Фрейлина
Шрифт:
Конечно, он злился!
На то, что все вот так — невовремя и неправильно. И вместе с этим позволил себе резкость по отношению к девушке, которой сразу же сам и ужаснулся. Замаливал потом свою вину вдохновенной игрой на скрипке, с нежностью глядя, как кутается она в его заботу и склоняется к корзинке, вдыхая запах любимых ягод.
Отправив своих офицеров в карете и прячась в сумерках за Аламатбеком (отец разрешил взять своего коня) Константин уверился, что Таис под присмотром и еще какое-то время сопровождал ее в отдалении, сдерживая английского жеребца и
А утром следующего дня и случился тот разговор с отцом — безнадежно опоздавший, к сожалению…
Молодому капитану так и не удалось поспать этой ночью. Несколько драгоценных часов, что еще оставались для отдыха, он проворочался на корабельной койке. Смотрел в сереющее за стеклом иллюминатора небо, думал, вспоминал…
А в пять утра, как и обычно — что бы ни происходило на море и в мире… с палуб фрегата раздались свистки и зычные голоса вахтенных унтеров:
— Полно спать, пора вставать!
Матросы нехотя вылезали из коек, одевались и скатывали постели. Дальше следовал новый свисток:
— Койки наверх! На молитву!
Константин встал на молитву вместе со всеми, так было принято — она поется всей командой, без исключения. Дальше последовал завтрак и развод на работы для нижних чинов — кто окатывал палубу, кто скоблил какой-то блок, кто плел маты….
Отослав к коменданту порта шлюпку с известием о времени своего вечернего визита, капитан обошел фрегат с проверкой, велел купору (***хозяйственнику) составить список первостепенных нужд, утвердил меню…
— Щи с куском говядины, жаркое — говядина и гречневая каша с маслом. И квас отличный, вашескобродие! — отрапортовал повар, — а на стол кают-компании еще и оладьи с медом. А квас все же выдался отличный… такого редко случается пить. Спробуете?
Капитан испробовал…
— Действительно хорош, — подтвердил отстраненно.
— Рад стараться, ваше вышескобродие!
В полдень штурманы вышли ловить солнце и определять по полуденной высоте широту места — тоже своего рода обязательный ритуал. Старший штурман доложил градусы, минуты и секунды обсервованного места вахтенному начальнику. Тот — старшему офицеру и только он уже — капитану. Эта формальность соблюдалась даже если тот с самого начала стоял на шканцах и все прекрасно слышал.
— Восемь склянок бить, — подтвердил Константин и приказал старшему офицеру репетовать команду вахтенному начальнику.
— Восемь склянок бить! — подхватил тот.
— На баке — восемь склянок пробить! — передалась вахтенным команда на бак унтер-офицеру.
Мерным басом зазвучал колокол, радостно отзываясь в сердцах матросов, которые вот уже полчаса с нетерпением ждали эти удары, наблюдая обсервацию. Не успел еще смолкнуть последний удар, как вахтенный начальник скомандовал:
— Свистать к вину и обедать!
— Господа офицеры! Прошу в кают-компанию, — привычно уже пригласил Константин.
Первая в истории флота кают-компания, устроенная им пока только в порядке эксперимента…
Потом он введет их, как обязательные на каждом корабле. И они
Длинный стол уже был накрыт белоснежной скатертью, поблескивали приборы столового серебра, отливал сиреневым фарфор императорского завода. Денщик в белой робе, стоя по стойке «смирно», держал на согнутой руке полотенце для желающих ополоснуть руки. К тазу выстроилась очередь… запахло дорогим цветочным мылом. Прохор сливал из кувшина на руки.
— Прошу отобедать, господа, — расстелил салфетку на коленях капитан.
— А почему вы не пьете вина, Константин Николаевич? Неплохой ведь букет, — спросил вскоре лейтенант Заверюгин.
— Нынче я не во вкусе к спиртному, Артемий Тимурович, — медленно поднял на него взгляд Константин.
— Ужели больше не предпочитаете душному береговому уюту мир, настежь распахнутый бешенству ветров? Больше не мечтаете годами не сходить с шатких палуб, жить морем и в итоге остаться в нем навсегда? — лучась яркими, наглыми глазами и самодовольной улыбкой, продолжил лейтенант: — Ужели все дело теперь в женщине?
— Артемий Тимурович… — улыбался ему навстречу Константин, — а ведь каторжный двор в Кронштадте принимает не только нижние чины. Есть там и офицерская камера.
— Зачем же вы мешаете радоваться за вас? — не переставал улыбаться Заверюгин.
— Радуйтесь тогда, Артемий Тимурович, — разрешил Костя с улыбкой. Этот нахальный удалец-дончак всегда умел поднять настроение.
— Господа офицеры! Пожелаем же удачи в делах амурных Константину Николаевичу! — дружно звякнули бокалы.
Оставив их заниматься во время послеобеденного отдыха той самой игрой, Константин отправился к себе в каюту. Следом, буквально наступая на пятки, тянулся верный Прохор.
— Ступай, братец, свободен пока.
— Вашескобродие… Есть такие бабы, что знатно умеют оболванить… Вон Степашин и встретился с такой. Замуж запросил… А она: 'Брось, говорит, пить — пойду". Ну и… как есть оболванила — бросил пить из-за этой самой бабы… А и баба, если на совесть сказать, прямо-таки жидкая вовсе, вашескобродие — глаза только одни… а вот поди ж ты! Такую власть взяла над Степашиным, что он пить перестал… А ведь как пил-то раньше! Значит, случай ему вышел такой.
— Ты к чему это завел, Прохор? — резко обернулся командир.
— Осторожнее бы вам надо… с бабами-то.
— Беспокоишься, значит, за меня?
— А как иначе? Не в себе вы последние дни. Видно, случай и вам вышел… а ежели совет вам нужен, то ласковое слово и собаке приятно, а уж бабе и подавно.
Константин не терпел крика, длинных обстоятельных команд и повторений.
Поэтому молча прошел мимо палубной надстройки и вскочивших с матов матросов, отдыхавших после принятия пищи. Кивнул, отпуская отдыхать дальше.
Уже закрывая за собой каютную дверь, услышал, как кто-то с той стороны удалым голосом завел песню. Чуть задержался, прислушиваясь…