Фронтир
Шрифт:
— Рэдди-Рэдди… — тихонько протянула она. — Помнишь тот разговор у спасательной шлюпки?
Рэдди помрачнел ещё больше, попытался выдавить из себя улыбку, но не сумел.
— Я столько раз обдумывал свои косные, бессмысленные прощальные слова, что в один прекрасный момент захотел вовсе позабыть тот день.
Оля кивнула.
— Но всё-таки не забыл?
— Вся странность в том, что это был монолог человека, отправляющегося на почти неизбежную гибель, перед девушкой, ради безопасной и долгой жизни которой он был обязан так поступить.
— Ты ненавидел после этого Галактику?
Рэдди вновь обернул к ней свой взор, оторвавшись от созерцания колдовства волшебной здешней ночи.
— Людей, обстоятельства, врага?.. нет, в моей искорёженной душе всё-таки не нашлось места подобным вещам. Это я твёрдо уяснил для себя с высот моих былых взлётов и из глубин моего падения последних лет. Но иногда я продолжал чувствовать нечто подобное к самому себе…
Он замолчал. В голове воцарились пустота и недвижимость. Оля тоже о чём-то задумалась. Меж ними осталось лишь касание рук да еле слышный шелест дыхания.
— Ты тоже чувствуешь, когда туда смотришь? — спросил отчего-то он.
— Куда? — ему показалось, или — в её голосе действительно скользнуло удивление.
— Туда, во тьму. Все эти огни… Космос очень долго был для меня символом силы, прогресса, будущего, если хочешь. А сейчас всё что я вижу — ярость и страдания, ожидающие человечество. Во мне поселилось необъяснимое чувство конца всего сущего. Я-как-Избранный это понимаю, я-как-человек могу это только чувствовать.
Рэдди изо всех сил зажмурился, стараясь собрать расползающиеся мысли.
— Ню-Файри, Элементалы, всё это для меня стало символом начала конца. Наше время, Третья Эпоха останется с нами и никогда больше не вернётся. Никогда. Истекают последние минуты… Только что, я помню, Совет решился на нечто… нечто ужасное. Те мирные, тёплые миры, что я помню, они ещё живут, ещё дышат, но Галактика — она уже не принимает их как единственную данность.
— Ты напуган Вселенной. Ты напуган тем, что видел, что чувствовал.
Рэдди открыл глаза и некоторое время изучал её лицо, черты которого, казалось, навечно застывали, вновь подчиняясь далёкой воле Галаксианина.
— Да. Меня пугает тот свет, что из года в год всё ярче разгорается в глазах людей. Меня пугает тот путь, по которому нас ведёт Совет. Меня пугает моя роль во всём этом. Я — всего лишь Кандидат, но мне доступно то, чему не понять ни десантнику Капитану Ковальскому, ни Гостю Сержанту, ни маленькому мальчику Рэдди. Этот огонь в глазах перевернёт Галактику
Оля вдруг подалась вперёд и погладила его тыльной стороной ладони по щеке.
— А ты не так сильно изменился, как мне казалось, Рэдди. Ты всё так же любишь людей и ценишь их. Всё-таки твоя жизнь была… правильной.
Рэдди с благодарностью принял ласку, неловко подавшись в её сторону.
— И несмотря ни на что, Оля, ты прибыла сюда, согласившись участвовать во всём этом.
— Оля никуда не «прибывала», она возникла прямо здесь, в этой комнате, для встречи с тобой. Пойми, меня прежней, как и тебя прежнего, уже нет во Вселенной.
Он дёрнулся, как от удара. Она тут же убрала руку за спину, словно испугалась.
— Всё равно. Пусть так. Но ты же… ты видела огонь, что горит в машине, которую здесь называют Т-Робот?
— Да, я видела. Я понимаю, о чём ты говоришь.
— И что ты в этом всём видишь?
— Я знаю, что видишь ты. Видишь новый Клин. Если хочешь, самого Симаха Нуари. Они пошли по своей дороге до самого конца и не просчитались.
Рэдди почувствовал, как у него опускаются руки.
— Но… но…
— Зря ты так думаешь. Ни Совет, ни Первый, ни Галаксианин, никто не желает сотворить из Галактики Сайриус новое Большое Гнездо. То, что ты видишь, не столь фатально. Однако Третья Эпоха и правда на этом завершается. Человечество переросло сотворённый им же земной рай. Поговори с Первым. Он сможет объяснить лучше меня, он в куда большей степени за свои тысячелетия остался человеком, чем все мы, ему не нужно ни у кого спрашивать разрешения, чтобы оставаться чуточку человеком.
Боль, долгожданная боль, наконец, проснулась в его сердце, сдавив дыхание, пронзив всё тело. Он смог проснуться! Он смог отогреться от жуткой стужи безмерного океана этого, в которое так неосторожно погружался всю свою жизнь. Он жил! Осознание этого воспламеняло нервные окончания, даря радость боли.
Хриплое дыхание рванулось из него вон, бешено забилось сердце. Он мог уже не только говорить, он мог кричать, надрывно и яростно. Кричать, чтобы выразить свою боль этому миру.
— Оля, я боюсь не перемен, милая, но я боюсь того, что они сделают с человеком!!! Позади три Эпохи, но всё это время Совет не смел жертвовать людскими чаяниями во имя прогресса и выживания, человечество достойно лучшей участи! Я не хочу, чтобы всё вокруг стало руинами былого счастья, какими стали мы с тобой, человек не может стать маской для существа, ему чуждого!..
Оля повела плечами, отчего по тяжёлой ткани пробежала лёгкая переливающаяся волна.
— Ты же участвовал в решении, тебя для этого ввели в Гетерин.