Фуше
Шрифт:
«Этот добрый малый, — писал о Фуше один из агентов эмиграции, — прикидывается якобинцем из страха прослыть роялистом»{413}. Возможно, в словах наблюдательного сторонника Бурбонов кроется ответ на вопрос о подоплеке «республиканизма» будущего герцога Отрантского. Но не будем спешить с выводами, хотя кое в чем можно не сомневаться.
Причина упорного сопротивления Фуше восстановлению монархии во Франции очевидна. Фуше опасался, и как выяснилось позже, не без оснований, что с возрождением монархических порядков важнейшие посты в государстве получат представители знатных аристократических семей. Безродным же карьеристам, да еще цареубийцам, монархия сулила мало выгод. Кроме того, министр полиции, вероятно, считал, что реакция, если дать ей волю, обратится против личностей. И первой такой личностью, безусловно, будет он — человек, голосовавший за казнь короля и «палач Лиона», гражданин Жозеф Фуше. Этим, по-видимому, и следует объяснить «оппозицию» Фуше делу превращения консула Республики в императора французов.
В мемуарах самого Фуше говорится
Наполеон, конечно, не мог не знать о «кознях» своего министра полиции, как и многочисленные недоброжелатели Фуше. Против него было настроено семейство первого консула, исключая, по вполне понятным причинам, одну Жозефину.
1802 год принес Франции мир. Даже Великобритания была вынуждена пойти на подписание 27 марта 1802 г. в Амьене мирного трактата с наполеоновской Францией. «… Из всех своих завоеваний, — вспоминал Фуше, — она (Англия) удержала лишь Тринидад и Цейлон, в то время, как Франция сохранила все захваченные ею территории. С нашей стороны мирный договор был триумфом принципов Революции… подарком судьбы для Бонапарта»{415}. После 11 лет беспрерывной войны французы, наконец, жили в мире со всеми своими соседями. 13 сентября 1802 г. Бонапарт гостил у своего старшего брата Жозефа в его поместье Морфонтен. Там же находились второй и третий консулы — Камбасерес и Лебрен, а также возвратившийся из Мадрида Люсьен. Они представили Наполеону меморандум, в котором утверждалось, что в связи с установлением мира «министерство полиции превратилось в ненужный и опасный орган»; ненужный — так как роялисты разоружились и не желают ничего большего, как признать существующее правительство; опасный — так как оно покровительствует «анархистам», которые находят там протекцию и работу{416}. К тому же неразумно оставлять такую большую власть в руках одного человека{417}. Наполеон с радостью ухватился за представившуюся возможность избавиться от своего слишком знающего, слишком влиятельного и слишком ненадежного министра полиции. Правда, для того, чтобы освободиться от «услуг» Фуше, пришлось ликвидировать целое министерство. Но ничего не поделаешь: лес рубят — щепки летят! Упразднение министерства полиции было проведено «для того, — уверял Бурьенн, — чтобы этим прикрыть отрешение министра»{418}. Была, разумеется, — и иная интерпретация этого решения первого консула: «Бонапарт, — пишет г-жа де Ремюза, — думал предать себе престиж либерализма и умеренности, упраздняя министерство полиции…»{419}. Кстати, почти в тех же словах сформулировано официальное объяснение причины столь радикального решения участи полицейского ведомства. Оно ликвидируется, — заявил Бонапарт, — «чтобы доказать Европе преданность политике мира и искреннюю любовь ко мне французов»{420}.
Жозеф Бонапарт
14 сентября 1802 года Наполеон, поблагодарив Фуше за службу, сообщил ему о том, что полиция передается в ведение министерства юстиции. Это была отставка. Ошибиться в существе происшедшего было невозможно. Первый консул, правда, уверял Фуше в том, что он не преминет посоветоваться с ним, когда в том возникнет надобность, что он и не думает отказываться от его помощи. Экс-министр отвечал в тон Бонапарту. Выразив благодарность за высокую оценку его «скромных заслуг», он предложил Наполеону изложить в «прощальном» докладе свои размышления о настоящем положении дел в стране. На это первый консул с готовностью согласился: «Сообщайте мне обо всем, — сказал он Жозефу, — о чем найдете нужным сообщить… все, что будет исходить от вас, всегда привлечет мое самое пристальное внимание…»{421}
Последним актом спектакля, в котором никто не был обманут, явилось послание первого консула Сенату, где он как мог расхвалил «таланты» и активность, с которой откликался на каждое задание, доверенное ему…». «Если различные обстоятельства, — говорилось в заключение этого замечательного документа, — опять приведут к восстановлению должности министра полиции, правительство не найдет другого более достойного своего доверия» кандидата на пост министра полиции, чем Фуше{422}.
Однако, даже оказавшись не у дел, «царь полиции» не утратил своего влияния, ибо «здание, воздвигнутое Фуше, уцелело…»{423}. По словам Бурьенна: «Фуше… не быв министром полиции, все же начальствовал оною…»{424}. Своего формального преемника министра юстиции Ренье (дело в том, что полиция была передана в ведение министерства юстиции) Фуше охарактеризовал с присущим ему сарказмом: «Ренье, — говорил он, — слишком охотник распространять вести
Фуше получил должность сенатора и материальную компенсацию за понесенный «моральный урон» в размере 1 млн 200 тыс. франков, что составляло половину суммы, сэкономленной Фуше по его ведомству и названной им в отчете первому консулу, «как знак… личной благодарности» главы государства{426}.
Глава III
ЕГО СВЕТЛОСТЬ
ГЕРЦОГ ОТРАНТСКИЙ
Самая низкая черта в человеке, но, вместе с тем, и величайший признак его превосходства — это искание славы. Паскаль
«Отставник» Фуше продал свой прежний дом в Париже и купил новый трехэтажный особняк на улице дю Бак, с обширным двором, службами и садом во французском стиле. Он часто бывал в Сенате, поддерживал старые связи, заводил новые. Бывал он, хотя и не часто, в Тюильри — на обеде в ноябре 1802 г. и на двух приемах в честь нового 1803 г. Экс-министра видят в самых разных домах, в самом разном обществе. Так, один заезжий англичанин с удивлением пишет в Лондон о том, что застал как-то раз Фуше на обеде у банкира Бартелеми. Нестандартность ситуации заключалась в том, что банкир был братом бывшего директора Бартелеми, которого выслали в свое время в Кайенну по прямому распоряжению Фуше.
По-видимому, Фуше был совершенно доволен своим новым положением. Счастливый семьянин, 43 лет от роду, любимый преданной супругой Жанной, которая, по его словам, была «примером для подражания» и образом женщины-матери, — отец многочисленного семейства, он и в самом деле мог не сетовать на судьбу. Старшему сыну Жозефа исполнилось пять лет, Арману — два года, Афанасу — несколько месяцев. Г-жа Фуше ждет ребенка и спустя девять месяцев после отставки мужа, 25 июня 1803 г. у нее рождается дочь — Жозефина… «Я вернулся в частную жизнь, — пишет в своих мемуарах экс-министр, — … Я проводил время счастливо в своем поместье Пон-Карре, изредка наезжая в Париж осенью 1802 года…»{427}. Был ли он счастлив на самом деле? Натура деятельная, властолюбивая и честолюбивая, Фуше не был создан для утех семейной жизни. Временное бездействие, очевидно, тяготило его; но, будучи человеком, непоколебимо верящим в свою незаменимость, он ждал, ждал и надеялся, что восстановление министерства полиции, а следовательно, и его самого — в должности министра полиции, — дело недалекого будущего. Вспоминая о том времени, Бурьенн писал: «Я бывал у него (Фуше) в поместье его Пон-Карре и в городе, в Бакской улице, где он занимал тот самый дом, который служил местом сборища именитейших лиц Революции. В разговорах своих Фуше часто твердил мне с уверенностью, которую я не мог себе объяснить, что Первый Консул опять к нему обратится. Он нисколько в этом не сомневался»{428}. Ко времени первой отставки Фуше, ибо будет еще и вторая, относится свидетельство одной великосветской дамы, г-жи де Шатене, о ее встречах с эксминистром: «Несколько раз, — вспоминает она, — я побывала у него дома; он говорил со мною со всей живостью бретонца, которому нравится быть фрондером…»{429}.
В ожидании грядущих перемен Фуше как примерный верноподданный исполнял свои нехитрые обязанности в Сенате — высшем и безвластном органе государственного управления. Как и все конституционные «образования» бонапартистского режима, Сенат «представлял» лишь видимость власти. Звучное, позаимствованное у Древнего Рима название скрывало парадно-бюрократическое учреждение, не имеющее иных функций, кроме одобрения воли суверена. «Достаточно было сделать знак, — говорил впоследствии Наполеон, — Сенат считал это для себя приказанием и всегда делал больше, чем от него хотели»{430}. По словам одной мемуаристки: «Сенат, робкий и покорный, не внушал народу никакого доверия, и мало-помалу все привыкли смотреть на него с некоторого рода презрением»{431}. По заданию первого консула в составе комиссии из двух сенаторов и двух государственных советников Фуше участвовал в выработке конституции для Швейцарской Конфедерации.
В Швейцарии в это время шла ожесточенная борьба между так называемыми «юнионистами» — сторонниками «единой и неделимой» республики (по французскому образцу) и «федералистами», объединявшими приверженцев традиционного кантонального государственного устройства.
Потерпевшие в открытой борьбе с «федералистами» поражение «юнионисты» обратились к Наполеону с просьбой взять на себя роль третейского судьи в этом щекотливом деле. Первый консул принял предложение: в Швейцарию был направлен адъютант Бонапарта генерал Рапп с прокламацией, призывающей противников прекратить вооруженную борьбу. Для того, чтобы «гарантировать» ей спокойствие, территорию нейтральной Швейцарии оккупировал армейский корпус генерала Нея. Затем дело дошло и до «посредничества».