G.O.G.R.
Шрифт:
Дождавшись пока Гейнц выпроводит своего дружка и «вымоется» сам, Эммочка попыталась легко и ненавязчиво толкнуть дверь – а вдруг её оставили незапертой? Ага, жди! Дверь не поддалась – Гейнц, наверное, на неё навесил семь электронных замков и один амбарный! Позвать на помощь? Тоже отпадает – позовёшь, а тебя никто под землёй не услышит, зато припрётся Гейнц и наведёт «звериную порчу»… Нет, этот вариант тоже не катит… Надо пользоваться мозгами. Есть ли у Эммочки мозги? Эммочка считает, что есть. И вот, она попыталась ими пошевелить. Если дверь заперта на замок, то можно её выбить. А если она толстенная, как люк на подводной лодке? Нет уж, набивать
– Э-эй! – Эммочка «каркнула во всё воронье горло», намереваясь призвать Гейнца и постараться перехитрить его.
Но на её призыв отозвалось только звонкое эхо пустоты – наверное, Гейнц куда-то умотал – далеко и надолго. А она осталась тут – голодная и холодная, запертая в подземелье, из которого и без замков-то выхода нет… Хорошую же смерть он ей уготовил – вот это Гейнц так Гейнц! Ну, ничего – Эммочка выкарабкается, ещё не такие двери открывала!
Когда Эммочка убегала от деревенских сумасшедших – она не успела одеться и предстала перед всеми – в том числе перед Сидоровым и пройдохой Гейнцем – в одной пижаме. Однако сейчас Эммочка обнаружила на себе некие чужие штаны и какую-то, скорее всего, мужскую рубашку: слишком уж она была большая. Переодели, значит! Но пижаму не забрали: чужую одёжу кто-то натянул ей прямо на пижаму.
Только Эммочка собралась измыслить новую хитрость, как услышала, что в её темнице, только чуть дальше, наверное, у стенки, кто-то заворочался и застонал. Эй, да она тут не одна сидит! Гейнц засунул её в «общую камеру»! Ещё кого-то заморить удумал… Ну, ему это даром не пройдёт – ох и бит будет пройдоха Гейнц!
– Кто здесь? – спросила Эммочка в пустоту темноты, обернувшись в ту сторону, где тихо жалобно ныл второй пленник.
– Ы-ы-ы! – ответил тот.
Эммочка осторожно, чтобы ни за что не зацепиться в темноте отползла от двери и поползла на этот слегка дикий голос. Её глаза уже привыкли к мраку, и она различала у стены контуры человеческого тела. Человек сидел, привалившись к стене спиной, иногда пытался ворочаться и шевелить ногами. Его руки были заведены за спину, и кажется, связаны. Интересно, как тот несчастный сюда попал? Когда Эммочка спросила его об этом – пленник покрутил головой и снова сказал невнятное:
– Ы-ы-ы!
– Эй, вы перевернитесь, а я попробую вас развязать, – предложила Эммочка .
Но её сосед будто бы не слышал, а ныл на своей волне:
– Ы-ы-ы!
«Вот непутёвый чувак! – подумала про себя Эммочка. – Это же надо – угодить в плен к Гейнцу! А Гейнц он такой противный – живым же не выпустит!». Эммочка хотела жить, и поэтому она решила действовать. Не дожидаясь, пока этот «меланхолик» раскачается, Эммочка силой перевернула его на живот и принялась распутывать толстую верёвку, что стягивала его отощавшие руки. Пленник уткнулся носом в холодный бетонный пол и безлико скулил букву «Ы». Наконец-то Эммочка победила упрямую верёвку и отшвырнула её в тёмный угол. Освободившись от верёвки, второй пленник даже не попытался ни встать, ни хотя бы перевернуться. Он даже руки из-за спины не выцарапал – а так и лежал, носом вниз, с заведенными назад руками.
– Да какая муха тебя укусила?! – вспылила Эммочка.
Перевернув бессловесного соседа с живота на спину, она прислонила его к стенке. Сосед был достаточно тяжёл: килограммов под семьдесят живого веса, когда сама Эммочка весила пятьдесят. Эммочка взмокла, а разозлившись окончательно на его тупорылое мычание – залепила звонкую
– Очухался, чувик? – осведомилась Эммочка, отодвигаясь от таращащегося на неё соседа. – Ты во мне дырку просверлишь! – ей не понравилось то, что он так на неё таращится.
– Я не чувик… – прохрипел «чувик». – Я… а-а…
Он замолк, затряс башкой по лошадиному и зажал руками свои уши.
– Ну, кто?! – выплюнула Эммочка, оторвав правую руку «чувика» от его правого уха.
– Я… не знаю, – пролепетал он и забрал свою руку у Эммочки.
Эммочка ждала любого ответа – пускай, он окажется ментом, или наоборот, вором, или каким-нибудь там трактористом из деревни… Кем угодно, но только не «не знаю»… И поэтому Эммочка от внезапно нахлынувшей на неё студенистой беспомощности просто опрокинулась назад и уселась на пол.
– Ну же, думай, рассуждай! – Эммочка быстро взяла себя в руки и напёрла на своего амёбного соседа, что растёкся по полу, словно желе и не желал включаться в человеческую жизнь.
– Бы-бы… – пробубнил ей сосед и вперился в некую точку, что парила над Эммочкиной головой.
– Блин! – злобно рыкнула Эммочка и залепила соседу вторую пощёчину.
– Полегче! – обиделся тот, потирая в темноте свою щеку. – Я действительно, не помню, кто я… И не знаю, как сюда попал… Вы словно разбудили меня…
– Так, хватит соплежуйства! – отрубила Эммочка. – Будем выбираться из этой могилы, а то тут и сгниём!..
С этими героическими словами Эммочка встала на затвердевшие ноги и мужественно двинулась к запертой двери.
====== Глава 34. В гости к Люциферу. ======
А тем временем «полководец» Недобежкин снова повёл свой небольшой «полк» из трёх человек в жаркий бой с верхнелягушинским чёртом. Протиснуться в «каверну» под третьей казармой никто так и не смог – радиатор не давал просунуть и голову. Пришлось снова «атаковать» заколоченную комендатуру. Девятко топтался под ногами и робко отговаривал Недобежкина от решительного шага в бездну, но Недобежкина так просто не отговоришь.
– Вас я не прошу идти с нами, – сказал Девятке Недобежкин. – А то фуражек не напасёшься, – добавил он с едкой примесью сарказма. – Но препятствовать работе СБУ я вам тоже не советую…
При слове «СБУ» Ежонков съёжился, словно его облили ледяным уксусом, и буркнул так, чтобы никто не услышал его, особенно Недобежкин:
– Ох, и вспушат меня!..
Пока Недобежкин и Девятко решали организационные вопросы, Пётр Иванович и Сидоров делали «фонарокепки» – к обычным солдатским кепкам, что великодушно выделил им полковник Девятко, приклеивали скотчем карманные фонарики. Так будет удобнее, чем держать фонарики в руках.
– Готово, Василий Николаевич, – сообщил Серёгин, когда последняя «фонарокепка» была готова и легла на заплесневелый от сырости ободранный подоконник.
– Прекрасно! – просиял Недобежкин. – Начинаем «погружение»!
– Почему четыре?? – вопросил Ежонков, кивнул на расположившиеся на подоконнике «фонарокепки». – Вы хотите…
– Давай, Ежонков, не нуди! – подогнал его Недобежкин и надел на свою голову первую «фонарокепку». Он такой смешной в ней получился – как гномик-землекоп.
Пётр Иванович и Сидоров тоже водрузили на головы прошедшие «апгрейд» кепки, а вот Ежонков – тот начал пятиться к двери.