G.O.G.R.
Шрифт:
Секунда сейчас казалась Серёгину вечностью. Около него плакал Ежонков, сзади ворочался Недобежкин, а слева – молча лежал Синицын. Пётр Иванович слышал, как охают и ахают в полумраке побитые бойцы группы захвата. Да, они нашли то, что искали: база «Наташенька», Управление по генетическим исследованием из Вашингтона, результат экспериментов с этими «Густыми облаками», и наконец – профессор Артерран, руководитель проекта… Вот он, стоит сейчас в дверном проёме, и даже не снял свои очки и вертит в длинных руках автомат… То ли он видит в темноте, потому что сожрал свой дурацкий образец? Нет, им уже не суждено до конца разобраться, кто он такой. Но, скорее всего,
– Пётр Иванович, – прокряхтел Самохвалов. – У меня в кармане – граната… Достаньте её – у меня, кажется, рука сломана…
– Вопросов нет! – выплюнул в этот миг Генрих Артерран, поигрывая чужим оружием. – Я не буду стрелять – мне это ни к чему. Я просто на уровне подсознания настрою ваши организмы на естественную смерть.
Всё. Надо действовать, пока этот «Кашпировский» не начал гипнотизировать. Не раздумывая ни секунды, Пётр Иванович залез в первый попавшийся карман Самохвалова и – БИНГО! – нашёл в нём гранату. Сжав эту последнюю надежду на спасение в кулак, Серёгин начал медленно – незаметно для постороннего глаза – вытаскивать её из кармана.
– Стоп! – голос Артеррана прозвучал, как выстрел. Всё, он заметил движение Серёгина. Пётр Иванович попался. Ну, теперь ему нечего терять, пускай стреляет очередью! Серёгин вскочил на шаткие ноги, выдернул из гранаты чеку и запустил её в этого чудовищного псевдоучёного. И сразу же рухнул наземь, закрыв голову руками. В грохоте взрыва до него донёсся перепуганный визг «суперагента» Ежонкова:
– ЧТО?? ОПЯТЬ ГРАНАТА???
А ещё – Серёгин услышал нечеловеческий, леденящий кровь вскрик – всё, он прикончил монстра, это он кричит, Артерран. Серёгин ждал, что с секунды на секунду последует обвал, спастись от которого не хватит ни времени, ни сил. Однако обвала не было, и вокруг повисла тишина. Когда Пётр Иванович открыл глаза – на том месте, где стоял Генрих Артерран, зияла чёрная дырка. Стена была грубо сломана: огромный кусок её вынесен и валяется на полу каменными кусками. А посередине рваной дыры поднимается уцелевшая крепкая дверная лутка.
– Эй, есть кто живой? – осведомился Серёгин дрожащим голосом, больше всего боясь не услышать ответа.
– О-ой!
– А-ай!
– Ох, и вспушат меня! – застонали вокруг знакомые голоса.
Недобежкин, Ежонков, Синицын – они были все живы. Они поворочались, покряхтели, потирая намятые бока, поднялись на нетвёрдые ноги. А от группы захвата Самохвалова осталось только три человека: сам Самохвалов, Коваленко и ещё один их соратник по фамилии Бобриков. Бобриков стащил с головы бесполезную маску, которая мешала ему и видеть, и дышать, и отбросил её куда подальше, в угол. Рука у Самохвалова оказалась цела, только ушиблена. И теперь он тёр её и шевелил пальцами.
– Выбираемся, ребята, – уныло вздохнул Недобежкин, стараясь не смотреть на тех, кто остался лежать на этом тёмном, жутком поле неравной брани с самим дьяволом.
Сделав несколько семенящих шагов, милицейский начальник подцепил с пола единственный горящий фонарик.
– Э-э-э-эй! – этот голос прозвучал до того отчётливо, что заставил Серёгина затормозить движение аккурат под уцелевшей луткой и прислушаться.
– Ну, чего стоишь под «чёртовыми воротами»? – прилетел из мглистого коридора резкий вопрос Ежонкова.
– Кричит кто-то, – прошептал Пётр Иванович. – Прислушайся-ка.
Ежонкову стало не по себе: кто тут может кричать? Призраки? К «верхнелягушинскому чёрту» пришла подмога?
– Э-э-эй! Кто-нибудь! Я зде-есь!
Нет, голос явно, человеческий. И он явно просит о помощи!
– Васёк! – заверещал Ежонков. – Ползи сюда! Тут у нас живой!
– Кто – живой? – изумился из коридора Недобежкин, который хотел только на поверхность, к настоящим живым.
– Кричит кто-то, – Синицын тоже услышал этот призывный вопль. – Только в коридоре лучше слышно. Идёмте!
Синицын обладал превосходным слухом: закончил в своё время музыкальную школу по классу скрипки. Правда, играл больше на гитаре… Вот он и определил, откуда исходит этот жалобный призыв кого-то пленного.
– Эй! Я здесь! – раздавалось всё ближе.
А вот, фонарик светил всё тусклее. Недобежкин нервно крутил его в руках и, наверное, в мыслях умолял не тухнуть, ведь если он потухнет – им никогда отсюда не выбраться во мраке.
– Эй! Я здесь! Кто-нибудь! – голос слышался именно из-за той двери, мимо которой они сейчас проходили.
– Сидоров! – подпрыгнул Пётр Иванович, потому что узнал этот голос – голос Сидорова!
– Пётр Иванович! – крикнул голос Сидорова. – Я тут!
– Это Сидоров, – констатировал Недобежкин. – Нашли! Самохвалов, ломай дверь!
Самохвалов сначала подошёл к этой деревянной, но по виду, монолитной и толстой двери и подёргал её за блестящую металлическую ручку. Заперта, даже не шевелится.
– Сидоров! – крикнул Самохвалов и вскинул автомат. – Отойди-ка назад, я сейчас отстрелю замок!
За дверью послышались удаляющиеся частые шаги: это Сидоров отбежал от двери.
– Спрячься где-нибудь! – посоветовал Самохвалов. – Стреляю!
– Стреляй! – разрешил Сидоров.
Самохвалов выпустил короткую очередь по замку, и он, выплёвывая искры и детали, разлетелся вдребезги. Дверь медленно отъехала назад, освобождённый из «фашистского плена» Сидоров выпорхнул на волю.
– Пётр Иванович! Василий Николаевич! – сержант на радостях лез ко всем обниматься. – Григорий Григорьевич! – узнал он Синицына. – Ура, наконец-то! А то, я думал, что состарюсь тут, у них… Ой, – вдруг замялся Сидоров. – У меня тут сосед есть. Его куда-то в соседнюю кутузку забили. Мы с ним через стенку перестукиваемся. Надо бы и его вытащить, пока они не пришли, а то загнётся тут.
– А кто это – «они»? – серьёзно переспросил милицейский начальник, а фонарик у него в руке потухал, потухал…