G.O.G.R.

Евтушенко Анна

Генрих Артерран пропустил весь этот трусливый лепет мимо ушей. Он только наклонился над Хомяковичем, разжал ему зубы и вылил в рот всё содержимое пробирки. Увидав, что Артерран закрыл посиневшие губы этого бедняги, Филлипс собрался, было, бросить его голову.

– Держи! – предостерёг его Генрих Артерран. – А когда я скажу – ты не бросишь, а аккуратненько положишь. Усёк?

«Усёк?» – он спросил, как какой-то бандюган с большой дороги!.. Тоже мне ещё…

– Ага, – кивнул Филлипс, превозмогая брезгливое отвращение перед окоченевшей мёртвой головой и не выдав свои мысли вслух.

– По долгу службы мне иногда приходится принимать сходство с криминальными элементами, – заметил Генрих

Артерран, пройдясь по лаборатории взад-вперёд. – Можешь опустить, – это он уже сказал про Хомяковича.

Уфф! Филлипс только этого и ждал! Наконец-то он избавит свои руки от этой жуткой головы! Чтобы не злить Артеррана, Филлипс аккуратно опустил голову Хомяковича на стол и посмел поинтересоваться своей судьбиной:

– А что будет со мной? – простонал он, вспомнив того несчастного, что томился в железной клетке за толстыми прутьями.

– Я уже подумал об этом, – произнёс Артерран со своим привычным спокойствием, повернувшись к Филлипсу лицом. – Я предлагаю тебе сделку. Ты передаёшь мне всё, что ты нашёл про Росси и про «ГОГР», а я взамен сохраняю тебе жизнь и рассудок. Я отпущу тебя сразу после того, как все твои материалы попадут ко мне. Вопросы есть?

Да, да, конечно, сейчас Филипс был согласен на всё, лишь бы вырваться из лап этого кровожадного чудища, что стоит сейчас перед ним. Жизнь и рассудок – это очень ценный подарок из рук Генриха Артеррана, тем более, что взамен он просит такую мелочь, как материалы про Росси и «ГОГР», которые Филлипс копил годами. Да, теперь и настал тот момент, когда Филлипс без сожаления расстанется со всем своим секретным архивом!

– Я согласен! – выпалил Филлипс. – Я всё отдам!

– Прекрасно! Вопросов нет! – похвалил Генрих Артерран. – А теперь смотри! – и кивнул на стол, где лежал Хомякович.

Филлипс совсем не хотел снова поворачиваться и смотреть на посиневший труп, но ему пришлось, потому что Генрих Артерран совсем не любит шутить. Филлипс поборол отвращение и заставил себя снова глянуть на Хомяковича. На глазах Филлипса происходило невероятное: раны на голове и груди Хомяковича затягивались сами собой, потом исчезли тёмные пятна на щеках, уступив место живому румянцу. А потом – Хомякович дёрнул головой, судорожно вдохнул в себя воздух, рывком сел и закашлялся. У Филлипса сама собою отвалилась челюсть и подкосились ноги, глаза раскрылись в изумлении, перегревшиеся мозги забыли все слова. А вот Артеррана эта фантастическая сцена оживления абсолютно не смутила. Он спокойно стоял и спокойно смотрел на то, как оживший Хомякович, откашлявшись, озирается по сторонам.

– Всё! – наконец сказал Генрих Артерран и как-то неуловимо быстро подошёл к Филлипсу и схватил его за локоть своей железной рукой. – Цирк окончен. Ты отправляешься «в номера».

– Что? Куда? – Филлипс дёрнулся, но это была не его борьба.

Артерран затащил его в ту камеру, где когда-то сидела Эммочка, и замкнул дверь на замок.

– Ты пока что поживёшь здесь! – сказал Артерран через дверь. – Убежать не пытайся – я починил вентилятор!

4.

Ежонков скукожился на заднем сидении и всё причитал, что Недобежкин угробит ему машину. А Недобежкин снова покинул прямую дорогу и врубился в буераки, надеясь таким образом сократить путь к Чёртовому кургану, где должен был ждать его Самохвалов. Синицын похлопал Ежонкова по плечу, жалея вместе с ним его дорогую машину, которая нещадно тряслась и подпрыгивала на жёстких кочках, хотя сам думал о своей семье и о том, что теперь, наверное, нескоро вернётся домой. Серёгин до сих пор пытался собрать воедино своё сознание и рассказать, наконец-то о полупрозрачной сущности, что обитает за печкой Потапова, но у него ничего не получалось, и при мысли об этом чуде природы просыпалось неумолимое желание заблеять.

Пётр Иванович подавлял в себе эту «пагубную страсть» и вспоминал о Барсике, не желая, чтобы его считали «попорченным». Да, всё-таки, правдива байка о том, что чёрт портит людей – Серёгин убедился в этом на собственном опыте.

Самохвалов поджидал их не с пустыми руками – у него имелся «улов». «Панцер-хетцер» Недобежкин уже видел, а так же – знал, откуда он здесь взялся. Поэтому он сразу же перешёл к «подземному жителю».

– Из ямы выбрался, – объяснил Самохвалов Недобежкину, когда тот выпрыгнул из кабины. – Сказал, что там у него кирпичи!

– Кирпичи? – удивился Недобежкин. – Странно, однако…

– Это тракторист! – сообщил Пётр Иванович, который, увидев пойманного копателя, узнал в нём тракториста Гойденко, которого все подозревали в «якшаньях с нечистым».

– Тракторист! – обрадовался Недобежкин. – А ну-ка, тракторист! – милицейский начальник двинулся на дрожащего тракториста, как крейсер-торпедоносец, желая узнать от него всё и сразу.

– Кирпичи! – пискнул тракторист. – Лиса в курятнике лаз прорыла и петуха сожрала!

– Завёл пластинку! – пробурчал крепкий Коваленко. – Он нам это уже раз пять повторил!

– А, это – один из видов «звериной порчи»! – заметил Ежонков, выпрыгнув из сухого и чистого салона «Ниссана» прямо в глубокую прохладную лужу. – Чёрт! Васёк, ты её специально сюда поставил! – напустился он на Недобежкина и даже замахал пухлыми кулачками. – Чтобы я в лужу вышел! Следующий раз я тебе тоже так же остановлю! Мало того, что ты испортил мне машину…

– Короче, Склифосовский! – остановил логорею Ежонкова милицейский начальник. – Ты давай, по делу. Что ты там про «порчу» говорил?

– А, про порчу? – опомнился Ежонков, забыв про машину. – Ну, то, что он постоянно повторяет про свои кирпичи – это один из видов «порчи» – стандартный ответ на все вопросы. И вообще, я считаю, что не Гопников их попортил, а Артерран. Потому что вся эта порча, или выборочный гипноз достигается тем, что сознание порченных находится под контролем гипнотизёра. Гопников погиб, порча должна была исчезнуть, но она никуда не делась! Значит, это – Артерран!

– Не Артерран, а Зайцев! – возразил Недобежкин. – После драки с Зайцевым Серёгин начал блеять, а Артеррана твоего мы и в глаза не видели!

– Нет, – не уступал Ежонков. – Про Зайцева наша Эмма ни полусловом не заикнулась! Значит, он не участвовал в проекте!

– Можно подумать, что эта аферистка участвовала! – огрызнулся Недобежкин, который не поверил ни одному слову этой Эммы Садальской. – Ей бы только языком плескать, лишь бы в каземат не закрыли!

– А кто тогда её застрелил? – выплюнул Ежонков вопрос в лоб.

– Соболев! – отрезал милицейский начальник. – Или подослал кого-то, того же охранника! Они там все вместе в одну банду завязаны! Всё, берём этого тракториста и – к Соболеву! Была бы у меня санкция – я бы его не раздумывая, арестовал! Поехали!

Недобежкин развернул корпус и шагнул к джипу.

– Давайте, тракториста – в багажник! – распорядился он. – Самохвалов, возвращайтесь к машине – а потом – за нами, в Красное!

Синицын вышел из машины, чтобы получше рассмотреть перевёрнутый «панцер-хетцер». Да, именно за этой машиной он пытался гнаться на «Волге» Ежонкова. Интересно, почему они его не забрали? Должно быть, он принадлежал погибшему Гопникову… И тут размышления Синицына прервал какой-то звук. Жалобный такой, будто бы вон там, в тех кустах, кто-то плачет, или хнычет… Зверь? Нет, голос человеческий… Синицын тихонько подобрался поближе к подозрительным кустам и отогнул разлапистую ветку. А за ней – прямо на влажной грязной земле – сидел и плакал горючими слезами ни кто иной, как… Хомякович??!!!