G.O.G.R.
Шрифт:
Гопников смотрел на Никанора Семёнова, не отрываясь, и видел, как тот разогнал тьму – наверное, карманным фонариком.
– Гопников, – позвал Никанор Семёнов. – Идите же, чего застыли?
Гопников словно выпал из ступора. Он потянулся следом за Никанором Семёновым и оказался в коридоре. Коридор был тёмен и длинён. Пару раз он делал повороты, и наконец, закончился ещё одной дверью, на этот раз – металлической. Фонарик Семёнова осветил эту металлическую дверь, заставив её отбросить яркий блик в лицо Гопникову. Гопников заслонил глаза ладонью, а Никанор Семёнов тем временем уже возился с ключами. Дверь открылась легко и быстро, подчиняясь ключу. Никанор Семёнов остановился на пороге, повернулся к Гопникову и протянул ему связку
– Это ваше, – сказал он, не проявляя эмоций, и сунул ключи Гопникову в руки.
Ключи были тяжёлые – два длинных, один короткий, и ещё один – некая металлическая пластинка, не понятно даже, что это – ключ, или просто брелок. Гопников взял связку в кулак и так и держал её до тех пор, пока Никанор Семёнов не прикрикнул на него:
– Чего вы стоите? Прячьте в карман и идите за мной!
Гопников машинально затолкал ключи в карман и пошёл туда, куда гнал его этот страшный человек. Воображение Гопникова, объятое мистическим ужасом, рисовало и подсовывало камеры пыток, «испанские сапоги», дыбы, «груши», плётки и другие подобные ужасы, а Никанора Семёнова делало инквизитором. Однако воображение ошиблось: пытать Гопникова не собирались. Вместо жути пыточной камеры взгляду Гопникова представилось уютное помещение, правда, без единого окошечка, но зато в углу висело чудо техники – неподъёмно дорогой по ценам «лихих девяностых» кондиционер «Самсунг». Кондиционер работал, наполняя воздух приятной прохладной свежестью. Гопников сиротливо пристроился на самом порожке, поджал руки, как какой-то зайчонок и благоговейно взирал на Никанора Семёнова, который, пройдясь по мягкому голубому ковролину, остановился у круглого фонтана.
– Это – станция наблюдения, – произнёс Никанор Семёнов, отрешённо глядя на струи воды, которые взлетали вверх к высокому потолку, и падали в бассейн, искрясь в мягких лучах точечных ламп.
– На-наблюдения за… чем? – проблеял Гопников, не решаясь своими неказистыми, покрытыми заскорузлой грязью ботинками наступить на этот ковролин, который мог бы позволить себе разве что, толстосум.
– За базой «Наташенька»! – заявил Никанор Семёнов, и Гопников едва не опрокинулся на спину.
– Но… – промямлил Гопников.
– За базой «Наташенька», – повторил Никанор Семёнов и откочевал от фонтана за дубовый полированный стол, устроившись в белоснежном кожаном кресле. – Вы думали, Гопников, что с ликвидацией метеорологического центра «Наташенька» исчезла?
Гопников молчал: за те годы, которые он провёл бомжём в подвале, он не думал о базе «Наташенька» – он предпочитал забыть о ней навсегда. Гопников даже не пользовался теми возможностями, которыми наградило его «зелье» Артеррана, он хотел думать, что всё это ему просто-напросто приснилось… И тут – опять двадцать пять – явился Никанор Семёнов и снова выплыла из серых вод реки забвения проклятая «Наташенька».
– А… разве там что-нибудь осталось? – наконец-то выжал из себя Гопников, переминаясь на ватных ногах.
– Сейчас там обычная воинская часть, – просто ответил Никанор Семёнов, поёрзав в кресле. – Наверху. А что внизу – никто не знает. Завода «Хозтехник», который вы представляли Америке, как ориентир, тоже нет – вместо него курган.
Гопников почувствовал, как по всему его телу вмиг разлился могильный холод, как страшный ступор сковал его с головы до ног.
– Не пугайтесь, – усмехнулся Никанор Семёнов, и Гопникову показалось, что у него изо рта сверкнули клыки вампира. – Это я так, к слову сказал. От Америки вы давно и необратимо оторваны. Сейчас не имеет значения, на чью разведку вы работали раньше. Имеет значение только то, что вы работали на «Наташеньке» и были знакомы с исследованиями Генриха Артеррана. Да, не простой это был прохвост, скажу я вам, – Никанор Семёнов слегка подался вперёд, водрузил руки на стол и сцепил в замок свои узловатые пальцы. – Его задрала горилла… Тьфу ты, чёрт! А вам придётся раскрыть все тайны, которые он
Гопников подавил в себе комплекс плебея, прошёл по ковролину в грязных ботинках и пристроился на краешке кресла, боясь заляпать грязью со своей рванины его белоснежную чистоту.
– Не скрою, – продолжал Никанор Семёнов, не обращая внимания на крайнее смущение и подавленность Гопникова. – Мы посылали сюда десант, разведчиков, бойцов… Семь раз посылали спецподразделения. Семь. И все семь бесследно исчезли. Я склонен полагать, что они заблудились в подземных лабиринтах. Там специально всё было построено так, чтобы чужаки попадали в ловушки и пропадали. Но вы сами работали там, и поэтому я потратил уйму денег на то, чтобы разыскать вас. Как, однако, вы опустились, профессор. Жить в подвале, с грязными пьяницами, ну что вы? Я знал, что вы попробовали один из его образцов. Между нами – я тоже попробовал. Эмма, вы её знали, продала мне пробирку. Там было на донышке, и я всё выпил. Гадость ещё та, скажу я вам, но некоторые положительные изменения она мне принесла. Но, не будем обо мне, давайте, лучше, поговорим о вас. Вы работали с Генрихом Артерраном и знаете, где находилась его лаборатория. Ваша задача – попасть туда снова и передать мне всё, что вы там найдёте.
– Но… – Гопников сказал: «Но», потому что знал, что Генрих Артерран не погиб от зубов и когтей гориллы. Он хотел сказать об этом Никанору Семёнову, и вот тогда-то впервые почувствовал на себе проклятую «звериную порчу». Вместо того, чтобы произнести человечьи слова, Гопников внезапно испустил бараний рёв. Это произошло так неожиданно, что даже каменный Никанор Семёнов выкруглил глаза и крякнул.
Сам же Гопников зажал обеими руками свой рот и молча, моргал, глазея на Никанора Семёнова. Никанор Семёнов очень быстро взял себя в руки. Он восстановил на лице маску статуи и сказал лишь вот, что:
– Я надеюсь, что вам ясна задача. Я буду снабжать вас всем необходимым, а вы в свою очередь – передавать мне всё, что вам удастся разыскать. Тут есть телефон и рация – вы всегда сможете связаться со мной. До встречи, Гопников, мне пора.
Никанор Семёнов вылез из кресла и направился к выходу, но Гопников успел остановить его.
– Скажите мне, что со мной? – вопросил он, положив свою руку на плечо Никанора Семёнова.
– Генрих Артерран и вас наградил, – буркнул в ответ Никанор Семёнов и удалился, сбросив с плеча дрожащие пальцы Гопникова.
С тех пор Гопников стал жить в деревне Верхние Лягуши. С местными жителями он мало общался. А они боялись его, сочиняли про него некие страшные небылицы, называли не то «чёртом», не то «кэгэбэшником». Гопников не обращал внимания на небылицы – у него были другие проблемы. Гопников нашёл способ пробраться в подземные помещения «Наташеньки», и даже почти что попал в лабораторию Артеррана. Но Гопникова постигла досадная неудача: тот коридор, по которому его проводила Эмма, оказался завален монолитной массой земли и камней. В лабораторию, несомненно, был ещё и другой вход, однако Гопников не знал, где он находится. Он много раз лазил в катакомбы, ходил по ним, искал этот дурацкий второй вход, но так и не нашёл. Никанор Семёнов наседал на Гопникова со своими требованиями, однако Гопникову нечего было ему сказать…
А однажды ночью Гопникова разбудил шорох. Да, в этом огромном доме, где до Октябрьской революции жили русские помещики, Гопников так чутко спал на широкой и мягкой кровати, что его будили даже шорохи. Тут были крысы, летучие мыши, а Гопников страдал суевериями и всегда выгонял этих животных из дома. Но этот шорох произвела не крыса, и тем более, не летучая мышь. Открыв глаза, Гопников увидал в спальне человека.
– Проснулся… – пробурчал гость, повернувшись к Гопникову затылком.
Спросонья Гопников не понял, кто это такой к нему пожаловал: подумал, что это – Никанор Семёнов, или кто-то от него.