G.O.G.R.
Шрифт:
Смирнянский мигом собрал все жёлтые страницы из дневника неизвестного мученика, сложил их в барсетку и рванул в прихожую. Он решил как можно быстрее попасть к Недобежкину и показать ему наследие Никанора Семёнова. В прихожей Смирнянский задержался: впопыхах натянул туфли не на ту ногу, и к тому же ещё и упал, запнувшись о порог.
Обычно Смирнянский, когда выходил на улицу – всегда осторожно отодвигал цветастую шторку на окне в сенях и смотрел, не стоит ли кто-нибудь во дворе. Он не страдал ипохондрией – просто сохранилась давняя профессиональная привычка быть начеку.
Но на этот раз, впечатлённый «бароном Генрихом
– Смирнянский? – он не сказал, а отрезал, интонация его была железная, тембр – могильный.
Смирнянский замер и медленно обернулся. За своей спиной он обнаружил некого человека. Человек был Смирнянскому незнаком. Высокий, подтянутый гражданин, одетый в добротный серый костюм, аккуратно причёсанный, прячущий глаза за тёмными очками.
– Простите? – пробормотал Смирнянский, лихорадочно соображая, откуда данный субъект мог знать его фамилию.
– Всё в порядке, – улыбнулся субъект улыбкой крупного хищника. – Вы мне не нужны. Мне нужно лишь то, что вам не принадлежит.
Смирнянский не успел ничего придумать в ответ на сие неожиданное заявление. Сила и воля внезапно оставили его. Он безропотно протянул субъекту в очках свою барсетку, отдавая всё, что когда-то подарил ему Никанор Семёнов.
– Благодарю! – гражданин снова улыбнулся и исчез из виду, словно бы растаял в утренней прохладе.
Смирнянский очнулся и обнаружил себя, сидящим на заборе. В голове билась лишь одна мысль: он должен ехать к Недобежкину. Зачем, для чего, почему – он не знал. Знал только, что должен ехать.
Милицейский начальник в это время пыхтел. А вместе с ним пыхтели Пётр Иванович, Сидоров и гипнотизёр Ежонков. Работка им на сей раз попалась не из лёгких: пришёл, потревоженный повесткой, сосед Черепахи, который сказал Серёгину «Бе». Он и сейчас говорил только «Бе», как бы Ежонков не старался «прочистить» ему мозги. Кроме того, войдя в гипнотический транс, этот тщедушный, бражничающий гражданин обратился в дикого зверя. Он срывался со стула, опускал голову и скакал вперёд, словно бы собирался кого-то забодать. При этом он не выбирал цель, а упорно скакал лишь вперёд, словно бы видел эту цель перед собой в мире собственных грёз. Он уже перевернул корзину для бумаг, задел кадку с большим столетником и едва не влетел своим оглуплённым лбом в стену. Сидоров вовремя поймал его поперёк туловища и вернул на стул. Теперь сержант изо всех сил фиксировал дикаря на стуле, удерживая от новых попыток размозжиться о кирпич стены.
– Бе-е-е-е-е! – отчаянно ревел «свидетель» и дёргался в руках Сидорова, пытаясь поскакать вперёд.
Ежонков уже не знал, что с ним делать. Он даже отключил ему двигательную активность, как когда-то отключал «кукольнику» Троице. Однако и эта мера не помогла: «подопытный» всё равно вырывался от Сидорова и стремился вперёд. Даже пришлось заковать его тощие руки в наручники. Ежонков потоптался на месте, покрутил пальцами пуговку на рубашке, а потом – отдал «подопытному» команду:
– Проснись!
Пропитой мужичок мигом обмяк и, отпущенный Сидоровым, свалился со стула на пол, икнув:
– Бе!
Недобежкин сидел за столом Серёгина и молча наблюдал за «цирком»,
Сосед Черепахи, обнаружив себя в наручниках, впал в панику и завопил на всё отделение:
– Замели!! За чтоооо??? Я не крал! Это Зюзьков с приятелями! А я – Козельский!
– Сидоров, отомкни его, – устало вздохнул Недобежкин, затыкая свои исстрадавшиеся уши пальцами.
Сидоров освободил бражника от железных браслетов и спрятал их в карман. Тот мигом пришёл в себя, оживился и весело спросил:
– Я могу идти?
– Да, только скажите, что произошло в квартире ваших соседей? – потребовал от него Недобежкин, желая узнать, что он скажет без Ежонкова и его гипноза.
– Бе-е-е-е-е! – ответил мужичок, сотворив на пропитом лице выражение простого барана.
– Чёрт! – буркнул Недобежкин и только теперь услышал, как пищит его мобильник, возвещая о том, что хозяин пропустил звонок.
– Кого там принесло? – проворчал милицейский начальник, вытащил телефон из кармана и увидел, что пропустил звонок от Смирнянского.
Недобежкин очень редко перезванивал: он же начальник, как-никак. Но вот Смирнянскому надо перезвонить.
– Я у тебя под пожарным выходом уже полчаса чалюсь! – взревел телефон голосом Смирнянского, оглушив Недобежкина на одно ухо. – Давай, впускай!
– Ладно, подожди, сейчас спущусь, – буркнул Недобежкин, встав из-за стола. – Смирнянский, – сообщил он Серёгину, Сидорову и Ежонкову, подумав, что его ушлый бывший коллега мог что-либо накопать.
Недобежкин отпер дверь запасного выхода и впустил Смирнянского под сень райотдела.
– Ну, зачем пришёл? – осведомился он, как только Смирнянский переступил порог.
Смирнянский повёл себя более, чем странно. Он заклинился на месте, вперился в Недобежкина недоуменными, даже животными глазами, разинул рот и испустил крик:
– Ме-е-е-е-е!
====== Глава 103. Продолжение очевидного-невероятного. ======
Смирнянский сидел на нулевом этаже, в коридоре пожарного выхода, на списанном столе, который собирались выбросить, и блеял вместо того, чтобы говорить. На него напала такая сильная «порча», что бедняга не мог ответить даже на примитивный вопрос «Как тебя зовут?». Недобежкин выпихнул вперёд Ежонкова и приказал ему, словно Кутузов – рядовому:
– Работай!
– Бесполезно! – обречённо развёл руками гипнотизёр Ежонков, осмотрев подпорченного товарища. – «Звериная порча» не лечится. Ты же, Васёк, сам прекрасно знаешь!
– Ме-е-е-е-е! – ревел Смирнянский, тупо выкатив из орбит опустевшие глазки.
Сверху ему вторили разъярённые вопли: прямо над головой Смирнянского находилась камера, где сидел Грибок-Кораблинский. Временами Кораблинский приходил в себя – становился даже не Грибком, а именно – майором Эдуардом Кораблинским. Он узнавал Сидорова, пытался что-то рассказать о Рыжем. Но когда с его уст слетало злополучное слово «Скрипелка» – он делался сущим зверем. Кораблинский выгибал спину, оскаливал зубы, ощетинивался весь и начинал злобно реветь и бросаться на стены. Даже Ежонков не мог сообразить, каким образом действует на Кораблинского эта «Скрипелка» – слова такого даже нет в русском языке. А Кораблинский говорил «Скрипелка» спонтанно – даже мог просто сидеть и сказать: «Скрипелка». Вот и сейчас, наверное, сказал, раз ревёт носорогом…