Гадости для радости ...и по работе
Шрифт:
Я раздула ноздри, опять начиная злиться, но Иван меня перебил:
— Слушай, а не проще ли вообще стереть лишние воспоминания?
Я замахала руками:
— Ты что! Это же очень травматично!
— То есть, нельзя? — Въедливо уточнил Сокольский.
— Технически — можно. Но психика будет стремиться восстановить затертый участок памяти, это может привести к неврозам и расстройствам, а в худших случаях — к разблокировке воспоминаний. Поэтому мы не рекомендуем так делать. И порицаем тех, кто не прислушивается к нашим рекомендациям.
А
Впрочем, Ивану я об этом говорить не стала, Ивана это не касается. Итак нахватался ненужных сведений по самые уши.
Бедный…
Подавив некстати нахлынувшую жалость к мужику, я нарочито бодро продолжила:
— В общем, сплошная польза всем и со всех сторон, и если бы ты не уперся, ничего бы не случилось!
— А так — случилось?
И я, вздохнув, подтвердила:
— А так — случилось.
08/08
08/08
Я запнулась, пытаясь сформулировать поделикатнее суть проблемы и мысленно костеря теть Машу, которая куснула — и в кусты, а мне теперь разбирайся.
— Вань, не нагнетай, я уже как следует проникся, все осознал и должным образом напрягся. Все, дальше можно без драматических пауз. Ну? Я теперь тоже начну отращивать чешуйчатый хвост? Какого размера?
— Кто о чем, а мужики — о размера! Нет, конечно, невозможно и антинаучно. Хвост, как ты выразился, через укус не передается, только традиционным путем, от родителя-нага к кровному отпрыску, всё остальное полная чушь!
Отфыркавшись возмущенно, я искоса взглянула на Ивана — тот смотрел на меня выжидательно и спокойно. Вздохнув, я все же перешла к сути:
— Вань, в твоей крови теперь спит смертельный яд.
И, глядя на вытягивающееся лицо Сокольского, поспешила заверить:
— Он совершенно безопасен для тебя!
И уже менее пылко добавила под его скептическим взглядом:
— Пока ты молчишь о существовании нашей общины и нагов в принципе.
Молчание.
Оно повисло и затянулось. И я, не смея мешать осмыслению Иваном новых жизненных перспектив, молчала тоже — и только нервно трепала угол покрывала, попавшийся мне в руки…
— Так. Так!
Может, удрать? Что-то вид у Сокольского очень уж… очень уж злобненький.
Нет, я, конечно, полноценная нагиня, взрослая и нахожусь сейчас в родном эгрегоре, и в обиду себя, разумеется, не дать сумею, но…
— Ой, Вань, кажется, у меня чайник закипел!
Я бодро подхватилась на ноги, готовясь драпать.
— Сидеть!
Обратно на кровать я плюхнулась раньше, чем успела обдумать.
— Гражданка Кириллова!
Ой, можно-подумать-можно подумать! И вообще, это я здесь змея, так что незачем так шипеть!
— Будьте любезны, объясните мне, слабоумному, чем мне грозит внесение изменений вашими сородичами
— Ничем! — Бодро отрапортовала я, преданно глядя в Сокольскому в глаза.
— Пока я молчу? — Коварно продлил он неприятную тему.
И я вынуждена была подтвердить:
— Пока ты молчишь.
— А не будет ли многоуважаемая гражданка Кириллова столь любезна, чтобы внятно перечислить мне, о чем именно я должен молчать?
Я подняла взгляд в потолок:
— Ну… о змеях. Не об обычных, конечно, а о нас, змеелюдях. О том, что мы есть — и обо всех фактах, вытекающих из этого обстоятельства, — я посмотрела на Ивана. — Сокольский, честное слово, я была против того, чтобы тебя кусали. Ты же опер, упертый и с поганым характером. Станешь искать лазейки в запрете и способы его обойти, решишь, что нашел — и яд тебя убьет. А меня будет мучать совесть. Но, как ты мог заметить, со мной не посоветовались. Теть Маша взбесилась и пошла напролом. А можно было собрать средний круг, раз малым не справились. А еще лучше, я бы сама тебе мозги промыла тихонько. И не смотри на меня так. Выживание вида для меня важнее твоего мнения. Так что, нет, Ваня, не стыдно. И совесть бы тоже не мучила. Слушай, пойдем ужинать, а? Там мама пирог ржаной испекла, с копченой курицей. Должен был как раз дойти…
— Угу.
С выражением “Суду все ясно!” на лице, Иван решительно откинул в сторону одеяло, сел, нашел взглядом свою одежду — заботливо сложенную мной на стуле — и, повернувшись ко мне спиной, начал одеваться.
Я воровато стрельнула взглядом в сторону подтянутой задницы в боксерах. И отвела взгляд, сложила ладони на коленях, как приличная.
Что я, задницы в боксерах не видела?
Конкретно эту я видела и без боксеров…
С другой стороны, я там все равно уже все видела — могу и попялиться!
Мои сомнения (и разглядывания) прервал Иван, поросту натянув на объект джинсы.
По-прежнему стоя ко мне спиной, он протянул ремень в шлевки, и уточнил задумчиво:
— То есть, ты в одиночку могла бы сделать то, с чем твои сородичи не справились бы впятером? Ты настолько сильнее их?
— Ива-а-ан! — Простонала я, бессильно падая на освободившуюся кровать. — Ну вот на кой черт тебе знания по теории внушения? Забей, а? Не, я серьезно: меньше знаешь — меньше риск случайно выболтать и загнуться!
— Нет уж, дорогая Червона Никитична!
Иван повернулся ко мне, натягивая футболку, я быстро сделала вид, что мне пофиг на эту картинку (ах, какая фактура, господи, ну вот почему мужику с таким поганым характером досталось такое тело?), а Сокольский продолжил:
— Раз уж я являюсь пострадавшим от вашего змеиного произвола — имею право на компенсацию. Будешь теперь удовлетворять мое любопытство. Раз уж я все равно уже посвящен в тайну, и никому не смогу ее разболтать. Кстати, как будет выглядеть смерть от нарушения вашего запрета?