Гагарин: дорога на Марс
Шрифт:
— А когда нашёл картину?
— Тоже не сразу. Уже и американцы побывали, облазили-обмерили, охренели не меньше нашего. И как-то под окончание смены… Не знаю, это предчувствие какое-то или интуиция, вдруг… не знаю как сказать. Ощущение, что из саркофага кто-то на меня смотрит. Жутко — до нервного поноса. Можешь написать, нервы шалят, воображение разыгралось, ведь каких-либо там излучений — ноль. Приборы регистрируют обычный фон, не более, чем в кладовке станции. А я готов побиться об заклад — там что-то есть. Душой чую.
—
— Так оно уже убрано было. Выключил вдобавок приёмник радиостанции, чтоб не отвлекал. И шагнул в непроглядный мрак.
— Воображал, что на тебя кто-то бросится из него?
Андрей сидел, откинувшись на стуле, и смотрел в пространство невидящим взглядом. Точнее — видящем, но не комнату, а странный подлунный склеп в своём недавнем прошлом.
— Казалось, что-то мелькает в темноте. Включил фонарь, готовый к чему угодно. Да — и к отражению нападения. Но… Только линии на стене. Они не только микрорельефные. Не знаю, как объяснят учёные, возможно, чем-то покрыты, отражая или преломляя свет видимого человеком спектра. Методом ненаучного тыка я выяснил, что картина видна только при освещении единственным точечным источником.
— У меня самой мурашки по коже!
Лариса исчёркала несколько листиков. Даже язык высунула как прилежная первоклашка на уроке чистописания.
— В общем, всё. Снова вызвали американов, те восхищались и кудахтали, бросились исследовать технику нанесения рисунка и остальные внутренние стены. Но я и так перебрал время вне станции… Больше ничего интересного.
— Да и рассказанного — более чем. Завтра включу персоналку и начну набирать текст. А пока Юрочка не проснулся… Иди ко мне!
Семейная идиллия, перемешанная с постоянными медобследованиями, продолжалась ещё недели две, после чего Андрея, как и предрекала мама, взял в оборот отец. Влепил без предисловий:
— Мне срочно нужна твоя помощь, сын. Знаю, отпуск не использовал, вам полагается поездка в Форос на реабилитацию и прочие нежности. Но мне некого больше просить.
Вообще, сам стиль общения, при котором Андрея забрала из Звёздного и привезла на Старую площадь цековская «волга» с гэбешной охраной, настраивал на то, что это скорее разговор не отца с сыном, а генерал-полковника с подполковником, родственные отношения лишь добавляли доверия.
— Я, конечно, рассчитывал на Крым. Но если надо…
— Не просто надо — необходимо.
— Слушаю.
— Ты сейчас сдашь экстерном выпускные в академии имени Жуковского и получишь второе высшее образование, аэрокосмическое инженерное. Неделя сроку, я позвоню им, чтоб собрали комиссию. Для будущих дел мне необходим инженер с профессиональным дипломом.
— За неделю подготовиться к госам?! Может, лучше сразу опять на Луну?
— На Луну очередь желающих. А на должность моего особо доверенного представителя — ты один.
Он не привёл аргумент «и не загоняй меня до инфаркта», но и так ясно — отец трудится
— Хорошо. Сегодня же обкладываюсь учебниками. А потом?
— Потом… «Аэлита» улетела, и если даже что-то пойдёт криво, я особо ни на что не повлияю, всё зависящее от меня сделано. Так что, несмотря на событие номер один — полёт на Марс, нужно бросить максимум сил на перспективные направления, несколько ущемлённые из-за марсианской и лунной программ. А я не могу.
— Что-то случилось?
— Случится! — Гагарин опёрся локтями на стол и обхватил голову. — Ты же знаешь, я возглавляю комиссию ЦК по межнациональным конфликтам. Почто сто процентов времени в ближайшие полгода уделю ей. Перед тем, как раскрою главный секрет, он такой, что даже Шкабардня не знает, спрошу ещё раз: ты со мной?
— Можно подумать, ты сомневался… — уловив, что взял не совсем нужный тон, Андрей поднялся: — Так точно, товарищ генерал-полковник авиации! Да, папа, я во всём с тобой.
— Садись и слушай. По прогнозам одного учёного из Академии наук и из некоторых источников… я назову их эзотерическими, но, тем не менее, заслуживающими внимания и доверия, к концу года в Армении произойдёт природный катаклизм. Страна ещё только переживает развод с СССР. Экономика провалилась, уровень жизни — тоже. Сейчас раздаются два громких голоса, одни критикуют нас, руководство Советского Союза, в дискриминации и создании невыносимых условий для населения Армении. Естественно, самые громкие крикуны сидят в Ереване, им подтявкивают из-за океана. Но есть и другое течение, активно поддерживаемое советской стороной, ты наверняка слышал: общественное объединение «Советская Армения», преимущественно из этнических армян, проживающих на территории остальных четырнадцати республик, включая Азербайджан.
— Ясно.
— Ничего тебе пока не ясно, слушай дальше. Как только грохнет, Армения окажется в западне. Зангезур мы перекрыли, да и толку от иранской границы мало — в контексте советско-иранской нефтяной сделки аятолла во всём пойдёт нам навстречу, тем более — против христианского народа. Турция, скажем прямо, это не та страна, где армянам рады. В беде они смогут рассчитывать только на нас. И мы придём на помощь, но одновременно должны продать армянам идею возвращения в СССР. Это будет такой урок, что с сепаратизмом покончим на десятилетия.
То, о чём говорил отец, больше похоже на тайные операции спецслужб с заговорами, провокациями и вообще крайне нечистоплотными методами борьбы, пусть необходимыми в глобальном плане, но крайне неприятно видеть вовлечённым в эту грязь родного человека. Андрей знал: отец далёк от абстрактного идеализма и ханжеского чистоплюйства, тем не менее, на сделки с совестью не идёт, выдерживая свой, порой специфический кодекс чести.
— Предупредить, отселить заранее из опасной зоны… Невозможно по политическим соображениям?