Гагарин: дорога на Марс
Шрифт:
Именно иначе оно и произошло.
Глава 19
19.
Третье приземление для Андрея произошло крайне необычно.
— Полковник Гагарин? Полковник госбезопасности Щукин, управление по городу Байконур. Вам и вашему экипажу нужно проследовать за мной.
— Сочту за честь, и спасибо за известие о звёздочке на погон. Но при всём желании не могу хотя бы встать.
Не лучше себя чувствовали остальные трое, они не нашли сил выбраться даже из спускаемого аппарата. Андрей выполз и выдохся.
Щукин
— Мы арестованы? Или только госпитализированы?
— Второе. К вам никаких претензий нет, Андрей Юрьевич. К остальным тоже. Но история с инопланетным саркофагом наделала шума. Всплыло крушение американского беспилотника, приблизившегося к объекту до того, как мы их официально оповестили. Перед тем, как к вам четверым прорвутся журналисты, особенно иностранные, предстоит долгая беседа — что и как отвечать на их вопросы.
— С этим просто, товарищ Щукин. Эксклюзивные права на интервью со мной, во всяком случае, до допуска к моему телу широкой публики, принадлежат репортёру «Известий» Ларисе Евгеньевне Гусаковой, моей супруге. Текст интервью правит закреплённый за газетой сотрудник КГБ, затем что-то выбрасывает редактура. Не извольте беспокоиться.
— Вы не понимаете, товарищ подполковник. Не вам решать, где и перед кем выступать. Вопрос слишком серьёзный и принял международный оборот. Осенью пройдут президентские выборы в США. Уолтер Мондейл — если не союзник, то самый благоприятный для нас кандидат. Он в огромной степени сделал ставку на космическое сотрудничество с СССР, теперь подвергается критике и даже осмеянию. Не догадываетесь — почему?
— Удивите.
— Вы первые обнаружили саркофаг, использовав, в том числе, американское оборудование.
— Трёхметровую трубу, пустую как барабан, пристыкованную к спускаемому аппарату «сапсана»?
— Но доставленную на Луну американским челноком, причём астронавты заплатили жизнью за этот полёт.
— Мне их смерть в упрёк? Я уговаривал дуру, уже устроившуюся рядом со мной, пошёл предстартовый отсчёт: лети с нами. Нет, начала ныть: хочу на шаттле. Знал бы — привязал её. Ловейкин остался и спасся. Хотя бы его вытащил.
— Знаю, — кивнул гэбист, тон его утратил былой напор и стал более человеческим. Вероятно, считая себя властителем судеб, на минуту забыл, кто перед ним лежит на носилках и чей это сын, теперь вспомнил, отчасти благодаря самоуверенному, хоть и слабому голосу космонавта. — Ещё раз, вас лично никто ни в чём не упрекает, в том числе американская сторона. Их больше всего интересует: когда вы обнаружили артефакт, сколько времени утаивали информацию.
— Ответ прост. Со дня, когда Ковалёнок перешёл на шифровки в донесениях для ЦУПа. Американцы не могли их не заметить.
— Но не расшифровали. Экипаж Ковалёнка подвергся беспрецедентному давлению, особенно командир и болгарский товарищ. Настолько, что их до сих пор приходится держать
— Что про них слышно?
— Про вашу сестру? Ничего. До выхода на парковочную орбиту Марса мы не ждём новостей. Нет связи. Хотя, возникни проблема, они имеют возможность остановить вращение корабля и сориентировать антенну на Землю. Так что по умолчанию считаем: там всё хорошо. Но это не точно. Ждём.
Какое-то время ехали молча. Андрей думал, что гэбиста даже могила не исправит. Он всегда не исключает самый хреновый путь развития ситуации. Подозревает всех. Работа такая. Вот бы Щеглова закинуть на «Салют-12», когда Ксения обнаружила следы порчи оборудования!
Но полковник был немолод, под метр восемьдесят и несколько упитанный. В аттестации, надо полагать, писали «в строевом отношении подтянут» и кривили душой.
Мама добралась до космонавтов только в госпитале Байконура. Если Восточный имел свои плюсы как стартовая площадка, то возвращались спускаемые аппараты по-прежнему в степи Казахстана, в нескольких километрах от городской черты, отсюда куда проще доставать людей, чем из тайги у Восточного. Да и здешний медицинский комплекс не особо уступает спецбольницам, обслуживающим высшее начальство.
— Как папа? Юрочка? Лариса? Сама как?
Андрей лежал на спине, всё ещё чувствующий раскатанным себя в блин гравитацией.
— Именно в таком порядке?
Алла Маратовна сунула ему термометр.
— Мамочка, я всех вас люблю. Тебя не меньше других, наверно — даже больше. Упс, про Жульку не спросил.
— Жулька лучше всех. И у других тоже порядок. Юрочка растёт — не узнаешь, толстун-большун-болтун! Только за Ксю сердце болит от странного предчувствия. Ненормально долго без связи, в десятках миллионов километров!
— На Луне тоже отрезан от дома… Когда сеансы связи с родными, всего не скажешь и не спросишь. Разговоры пишутся, десятки ушей слушают. Это как на людной площади через мегафон обсуждать что-то интимное.
— Ты попал, сынок. Моя коллега пишет диссертацию по психологии поведения в условиях частичной изоляции в длительных миссиях за пределами матушки-Земли. Прости, принесу тебя в жертву науке, будешь отвечать на вопросы.
— Лариса не взревнует?
— Нет, учёная дама моего возраста.
— Мама! Ты и в своём возрасте соблазнительна для любого мужчины! Да-да, верю, папе верна.
— Не дай бог подумал бы обратное!
Алла Маратовна заботливо поправила простыню, хоть в палате тепло, глянула на крохотные наручные часики и достала термометр.
— Тридцать шесть и шесть.
— А больничный дадут при тридцать семь и три? Отдай градусник, нужно ещё подержать.
Мама улыбнулась шутке из «Большой перемены».
— Неделю ты и так на больничном, по состоянию опорно-двигательного аппарата и сердечно-сосудистой системы. На самом деле, отдохни чуток. Папа тебе такую программу деятельности приготовил!