Гагарин: дорога на Марс
Шрифт:
— Стоп-стоп-стоп, — Андрей сделал слабый протестующий жест рукой. — Мне КГБ велело втянуть башку в панцирь и не отсвечивать до возвращения Ксю.
— Если мнение твоего папы разойдётся с мнением КГБ, кто победит? Только наложен запрет на спонтанные интервью. С тобой постоянно вне Звёздного будут находится сотрудники или «девятки», или второго главка. Это их забота отгонять веником лишних. Скажи, эта штука на Луне — правда впечатляет?
— Была бы она на Земле и из обычного железобетона — ну будка и будка себе. А там, на безжизненном небесном теле, отлитая с миллиметровой точностью, выдержавшая десятки и сотни миллионов лет, точно не знает никто, это вообще сродни чуду. Мы с Ковалёнком смотрели на неё, щупали, откалывали куски и не верили глазам своим. А когда увидел резьбу на дальней
Он откинулся на подушку, утомлённый долгим спичем.
— Не жалко, что там будет обычный завод по производству ракетного топлива?
— Нет. Неизвестные предшественники сэкономили нам миллиарды рублей. Зачем отказываться от подарка?
Ничего похожего, в чём-то даже возвышенно-романтичного, когда рассказывал маме об эффекте от увиденной картины, не звучало в его голосе во время интервью.
— Пьер Лавуазье, «Пари Тайм». Расскажите, какого числа вы обнаружили крышу саркофага.
— По памяти не скажу. Доложил полковнику Ковалёнку, он записал в журнал. Не хочу вводить вас в заблуждение.
— Но вы сразу поняли, что объект — искусственный?
— Конечно же — нет. Пока не вскрыли вход во внутренний объём, не исключал, что перед нами уникальный результат природного явления. Сейчас, конечно, склоняюсь к искусственному происхождению.
— Вы считаете, что саркофаг оставили инопланетяне? Или древняя цивилизация Земли?
— Месье, вы знаете ровно столько, сколько и я. Опубликованы фотографии и чертежи, результаты анализа материала. Вы вправе строить любые гипотезы, я же доверюсь мнению Академии наук СССР.
— Майкл Донахью, Би-Би-Си. Ваши ответы, как и ответы полковника Ковалёнка, выглядят, я бы сказал, скомкано. Словно вы не поражены открытием. Как вы на самом деле воспринимаете случившееся?
— Конечно, я был удивлён. Но посудите сами, рабочий день космонавта на станции имени Засядько расписан и заполнен до минуты. На мне, кроме всего прочего, лежало окончание лунных испытаний марсоходов, они продолжаются, несмотря на то, что аппараты, предназначенные для спуска на планету, уже приближаются к ней. Нарабатывается опыт, полезный для управления марсианскими машинами. На этом фоне открытие саркофага капитально усложнило мне жизнь — мы с парнями были вынуждены выкраивать лишние часы, выбирая вокруг него лёд, жертвуя временем на сон и отдых. Не буду врать, при всей научной ценности открытия предпочёл бы, чтоб оно состоялось не в мою лунную смену.
Полковник Щукин, стоявший за спинами журналистов в актовом зале госпиталя, одобрительно кивнул. Но Андрей уже был достаточно самостоятелен, чтобы самому отличать правильное от неправильного.
Ядовитые вопросы касались и крушения американского беспилотника.
— Да, помню. Как раз рубил лёд. Краем глаза увидел движение, думал — метеорит. Там черным-черно в тени стенки кратера, но полковник сказал: у американцев был сбой подачи энергии и оборвалась связь с беспилотником. Ещё одно отвлечение от работ. Я взял ровер и поехал, освещая путь фарой. В самом деле, лежит аппарат с надписями NASA и USA, ничуть не инопланетный. Забросил в ровер, когда возвращались к «Засядьке», сделал крюк — отвёз им. Наверно, починили. У них спросите.
— Что же явилось причиной отключения электроэнергии?
— Не ко мне вопрос. Я работал у саркофага. Ядерный реактор с генератором находится у станции.
Представители СМИ не скрывали разочарования, надеявшиеся узнать у первооткрывателя загадочного объекта новые подробности.
В подобное же препятствие упёрлась Лариса, когда супруг добрался домой и стихли самые первые и самые сильные восторги от воссоединения семьи, а на следующий день предстояло исполнить журналистский долг — составить вдвоём очередной захватывающий репортаж для «Известий», начинающийся в подвале первой полосы и захватывающий всю вторую.
Юрочка
— Но-но! Ты не восстановился, чтоб столько сладкого сразу.
— Пообещай, что вечером…
— Хорошо. Но сейчас давай поработаем.
— У меня отпуск!
— А у меня нет. Садимся за стол дальше, чем ты сможешь до меня дотянуться. И думаем, что можем сказать о твоём полёте, не выходя за утверждение, что и твоя команда, и Ковалёнок со своими рассказали перед камерами выдали абсолютно всё.
Андрей задумался, подперев голову ладонью. Конечно, он уже достаточно пришёл в себя, чтоб голова держалась без подставки, но так лучше крутить в ней варианты.
— Давай сосредоточимся на эмоциях. Я тебе расскажу, а ты, мой Достоевский, опишешь. Так, чтоб у читателя шерсть на груди шевелилась.
— У читательниц нет шерсти на груди.
— Сама придумай — где. И так, южный полюс Луны. Совершенно адское место. В тени от стенок кратеров, они огромные, ещё называются лунными цирками, куда не попадает ни прямой солнечный свет, ни отражённый от Земли, царит вечный и кошмарный холод, порядка минус сто восемьдесят пять градусов по Цельсию. Ни один живой организм Земли его не выдержит. Но это температура лунной породы, но не пространства, её вообще нет как таковой, потому что нет и атмосферы, летают несколько считанных молекул на кубометр. То есть практически ничего. Термометр, как это ни смешно звучит, показывает температуру термометра, поскольку нет теплообмена. Если раскрыть стекло шлема скафандра и выпустить воздух, человек не погибнет мгновенно. Конечно, воздух выйдет, лёгкие перестанут получать кислород, и через короткое время начнётся удушье. Но глаза не вылетят из глазниц, как любили изображать в старой фантастике. Пятнадцать-двадцать секунд космонавт наверняка сохранит сознание и способность двигаться. На солнце стократ хуже, тоже из-за отсутствия воздуха. Поверхность оборудования нагревается кошмарно! Представь, один метр в тень — минус сто восемьдесят пять. Метр к солнцу — плюс восемьдесят пять! Перепад на одном метре! Об этом помнишь всегда, чувствуешь, насколько чужд и недобр этот мир человеку. Нас там никто не ждёт и ничем не поможет. Мы на Луне — силой мысли и воли, вопреки сопротивлению природы. Потому каждый шаг опасен. В таком напряжении живёшь полгода, привыкаешь к нему, но оно не отпускает.
— Да… записала. Ещё пару штрихов отсебячины, и получится… убедительно.
— Добавь к этому жёсткое космическое излучение, бомбардирующее космонавта ежесекундно во время работы в скафандре вне станции. Его не чувствуешь, но о нём знаешь. Возвращаясь в подлунный отсек, снимаешь скафандр и видишь, сколько хлебнул радиации. Конечно, она выводится, мы не выходим за грань, считающуюся безопасной… Тем не менее, там не просто враждебная среда за тонкой тканью скафандра, она проникает к телу ионизированными частицами.
— Впечатляюще…
— Брось, сама всё знаешь, я только перекручиваю общеизвестное в беллетристику. И вот среди внеземного безумия, тянущегося месяцами, вдруг обнаруживается нечто, вообще выходящее за рамки каких бы то ни было здравых представлений о действительности. Нас спрашивают: почему мы тотчас не сообщили американским партнёрам об открытии инопланетной постройки? Да и ЦУП узнал не сию секунду! Когда увидел подо льдом квадрат геометрически правильной формы, первая мысль: не схожу ли с ума от психической перегрузки. Ковалёнок, когда ему сказал, натурально заподозрил меня в том же. Лично проверил. И вот стоим с ним над саркофагом, оба в ахрене… Ну, ты подберёшь литературное слово. Оба не верим своим глазам. Потом подключился остальной состав «Засядьки», не буду же я один колупать лёд — подхвачу лучевую болезнь. Тем более нужно отыскивать и проверять испытуемые марсоходы, перевозить лёд на гидролизную установку, времени категорически не хватает. Занят постоянно, а стоит сделать паузу на минуту, чтоб передохнуть, и воображение улетает туда, к чёрному грёбаному квадрату Малевича, лишнее вычеркнешь, мысль бьётся как птица в клетке — это невероятный выверт природы или всё же то, во что невозможно поверить.