Гамбит смерти
Шрифт:
Я подумал, что никто, кроме него, не называет Нимисова по имени– отчеству. Нимисов, и Нимисов. А чаще – он. Или вообще старались промолчать.
– Во время дежурства дом не покидаем ни в коем случае. Главное – слушать и смотреть. При малейшем намеке на опасность поднимать всех на ноги.
Никто не возражал. Я посмотрел на часы. Двадцать два восемнадцать. Стоит приготовить какао и бутерброды. Ночью иногда очень хочется кушать.
На кухне я зажег конфорку. Запасной баллон газа ох как пригодится.
– Петр Иванович, вы позволите воспользоваться спиртовкой? – Нимисов стоял на пороге с колбой и пакетом в руках.
– Пожалуйста,
Он налил в колбу воды.
– Когда мне сказали, что ваша основная профессия – медицина, признаюсь, я ждал вашей неприязни и противодействия. Медики скептически относятся к непонятному. Отрицать легче, чем признать некомпетентность. Правда, среди сторонников неортодоксального врачевания действительно хватает бездарей и шарлатанов, – в ожидании, пока вода закипит, Нимисов решил поговорить. – Вот настой. В его приготовлении первостепенное значение играют вода и огонь. Если вместо горной, ледниковой воды взять речную, или, того хуже, убитую водопроводную, а вместо открытого огня пламени использовать электрическое тепло, то препарат потеряет часть свойств, – вода закипела, Нимисов снял колбу с огня, бросил в нее несколько сухих листьев. – Или другой пример. Вы, наверное, задавались вопросом – что я и Александр Борисович принимаем перед едой. Ответ прост настой из рогов оленя, пантов. Но не фабричный минмедбиопромовский, или, того хуже, китайский на экспорт. Я готовил его по древним рецептам: долго искал оленя – обязательно нервного, чуткого; сам спиливал панты – по живому, вместе с частью черепа, захватывая мозг. Животное в муках гибнет, но как раз выброс гормонов перед смертью делает препарат действительно целебным, пробуждающим все резервы организма. Хранить надо обязательно во флаконе горного хрусталя, иначе препарат быстро потеряет силу, и принимать – из золотой посуды. Официальная медицина таких тонкостей не знает и не желает знать.
Я резал хлеб.
– Здесь я не врач, а повар.
– Вы прекрасный повар, Петр Иванович. Но я вам предлагаю ехать в Мехико в качестве врача. Мы можем сотрудничать. Александр Борисович даёт согласие, более того, он заинтересован в вас. Не спешите принимать решение, определитесь по приезде в Москву. Но знайте – вы в команде, – он покачал колбу. – В Китае эту траву называют «уши ушедшего мира». Собирать ее следует только во время майского полнолуния на могиле повешенного. Иначе получится просто желчегонное средство, – он испытующе посмотрел на меня. – Нас ждет интереснейшая работа. Не только во время турнира, турнир – эксперимент, неплохой гроссмейстер становится чемпионом. Но главное – потом. Подумайте, – он притворил за собой дверь.
И откуда только берутся корифеи парамедицины? Самозарождаются, мутируют под влиянием климатических и пищевых факторов или выпекают их в подпольных пекарнях?
Термос и блюдо с бутербродами я разместил на подносе.
Я шел, оставляя за собой запертые двери. Борьба за живучесть продолжается в каждом отсеке.
Поспел к моменту расставания. Марш, марш по палатам. Отбой.
– Постараемся выспаться. Завтра потребуются неутомленный мозг и ясность сознания, – напутствовал нас Нимисов.
Сладких снов всей честной компании.
Аркаша налил какао в чашку.
– Дождь на убыль пошёл.
Я прислушался. Похоже, так и есть.
– Идите спать, Петр Иванович.
– Недалече, успею.
С чего это Нимисов такой ласковый? Бдительность притупляет, а
– Чего от будущего ждешь, душа моя, на что надеешься?
– Александр Борисович решил заканчивать подготовку в Москве. А дальше – Мехико.
– Нет, лично твои планы.
Он улыбнулся.
– Александр Борисович обещал устроить приглашение в хороший турнир, в Гастингс. За счет организаторов. Знаете, как сколько стоит туда попасть?
– Трудно? Я думал, наоборот – легко теперь.
– Приехать в Гастингс легко, а в главный турнир попасть – ой-ой. Труднее, чем раньше. Таких, как я, в Европу пропасть хлынула – мастеров с невысоким рейтингом. Отхватят призы, отгрызут коэффициент и ходу дальше. С деньгами западники расстаются неохотно, а с коэффициентами и того тяжелее. Препоны ставят, отборочные «опены», просейся через них. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко. Опять же взносы, проживание… А секунданта Александра Борисовича пригласят персонально, а уж там я им покажу!
Угадал. Аркаша тоже на крючке обещания.
– Я рад, что оставляю тебя в столь светлом расположении духа. Покойной ночи!
Дверь из комнаты в общий зал тоже могучая. Через решетку окна пробиться без ацетиленового резака невозможно. Да и вообще, в доме пока никто не погибал.
Я настроил будильник и улёгся.
Допустим, дождь прекратится – когда за нами приедут? Или придется ждать, пока спадет вода в Желчуге и переправляться самим?
Гуси– гуси! Га-га-га! Есть хотите? Так летите!
У меня в запасе есть очень недурной гусик. Надо подумать. Он у меня – ultima racio.
5. Четверг, 5 час. 40 мин
Вершина горы розовела. Мировой слёт фламинго. Небо чистое. Жаль, я не художник, впечатляет. Изобрести, что ли, торт с длинным названием: «Снежная вершина горы Риз в лучах утреннего солнца», на японский манер.
Нимисов показался на пороге:
– Я готов.
Мы благоговейно молчали. Предстояла схватка за астральные тела, и Валерий Васильевич – единственная наша надежда.
– Помните, вы должны быть мысленно рядом. Я очень рассчитываю на вашу ментальную поддержку.
Чрезвычайно экстравагантный метод сплочения команды.
Мы направились к погребу-леднику.
Олег открыл дверь.
– Проверю, нет ли кого.
Слышно было, как он зажигает внутри спички, звякает «летучей мышью».
Мы стояли в пяти шагах от входа.
– Когда я войду внутрь, прошу всех отойти на сорок метров, – отрешённый голос Валерия Васильевича, надо признать, производил впечатление. Веяло от него потусторонним, таинственным.
Олег вернулся.
– Ни единой живой души, – криво усмехнулся он.
Нимисов загасил фонарь. Свет ему не нужен, он, как кошка. Или леопард. Не оборачиваясь, он скрылся в проеме двери. Олег прикрыл её, и мы почтительно удалились. Там, во мраке ледника– склепа решалась наша судьба.
Я отошел в сторонку, сел на пенек. Сыро.
Люди хотят чуда – их право. Я портить компанию не стану.
Отдает трагедией голубого Отелло. Никаких доказательств. Но так славно укладывается: изменники наказаны, а в финале – самоубийство на мосту, замаскированное под несчастный случай.