Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
Оттуда выглянул Борис Сегаль, осанистый, рослый лёдонавигатор, [56]составлявший компанию Купри.
– Чего ещё? – недовольно откликнулся комиссар.
– Подлетаем!
Дмитрий Дмитриевич выглянул в иллюминатор. Бесконечная белая пустыня, антарктическая tabula rasa, [57]что стелилась понизу, покрытая клинописью пересекавшихся под острым углом застругов, [58]безрадостная и безжизненная, понемногу утрачивала непорочность невестиной фаты – её вдоль и поперёк полосовали синие
Сегаль пилотом был сносным, но далеко не асом – аппарат, ведомый его твёрдой рукой, заложил лихой вираж над флаерной станцией и посадку совершил жестковатую. У Купри даже зубы клацнули.
– Эй! – крикнул он сердито. – А поосторожней нельзя? Это тебе не айсберг!
Борис Сегаль в ответ лишь ощерился в подобии улыбки.
– За мной, – буркнул комиссар, покидая кресло.
Выбравшись наружу, он не стал геройствовать – сразу нацепил кислородную маску. «Восток» расположен на ледяном щите Антарктиды, на высоте около четырёх километров. Воздух тут сильно разрежен, давление почти вполовину ниже обычного. Выйдешь из флаера и дышишь как пойманная рыба. Чуть шаг ускорил – садишься. Первые дни ты совсем никакой – говоришь с трудом, сердце колотится как сумасшедшее, голова болит, тошнит тебя… Только на четвёртый день отходишь, однако ни времени для акклиматизации у Купри не было, ни особого желания.
К флаеру подъехала и развернулась огромная «Харьковчанка» – обтекаемый вездеход оранжевого цвета с голубой полосой по бортам.
Полярник в распахнутой дохе открыл боковую дверь и сошёл на гусеницу.
– Залезайте! – крикнул он. – Подброшу до места!
Купри залез в просторное пассажирское отделение, не преминув буркнуть:
– Побольше ничего не могли найти?
– Все вездики в разгоне, комиссар!
– Ладно, едем. Борис! Долго тебя ждать?
Сегаль неторопливо забрался в транспортёр и пожал руку водителю – та утонула в его лапище.
– Так что случилось хоть? – начал Купри допрос. – Живой Герман?
– Все живы, Димдимыч! – энергично кивнул водитель. – Но не здоровы.
– В смысле?
– Ирка – это наша заведующая медцентром, говорит: тяжёлое психическое расстройство. У всех.
– У кого – у всех?
– Ну, там был сам Флоридов, старший гляциолог Арнаутов и его помощники, тоже гляциологи – Миха, Жека и Санёк. Да сейчас сами увидите!
«Харьковчанка» подкатила к белому куполу медцентра и затормозила. Комиссар с Сегалем вышли, сразу попадая в окружение растревоженных «восточников».
– Всё выясним, ребята! – заверил их Купри. – Всё как полагается!
Борис Сегаль двинулся вперёд, как ледокол, раздвигая толпу. Комиссар шествовал за ним. Главврач – хрупкая, симпатичная брюнетка лет тридцати – провела его в спецпалату. Там, на мягчайшей автокровати, в окружении стоек с приборами, лежал Флоридов. «Эк тебя…» – мелькнуло у Купри.
Герман находился в сознании, но был погружён в свой мир, далёкий от общей реальности. Его ясные глаза смотрели на комиссара в упор, а видели
Купри заметил мягкие фиксаторы, которыми был пристёгнут начальник станции, и нахмурился.
– Это обязательно? – осведомился он прохладным голосом.
– Вынужденная мера, – стала оправдываться главврачиня. – Иногда Герман Остапович ведёт себя очень беспокойно. Всё время порывается кудато бежать, спасать когото…
– С обстоятельствами дела я знаком, – сказал комиссар официальным голосом. – Это ведь вы сообщили о ЧП?
– Я… – робко призналась женщина.
– Как мне к вам обращаться хоть? – Комиссар скользнул взглядом по женской груди, изрядно оттопыривавшей халатик, и смущённо отвёл глаза.
– Ирина Павловна… – представилась заведующая. – Просто Ирина.
– Меня больше всего интересует… знаете, что?
– Что? – шепнула Ирина, округляя глаза.
– Почему вы вызвали не инспектора УОТ, [59] а комиссара СОП?
– А вы послушайте самого Германа Остаповича! – воскликнула с облегчением главврачиня. – Присаживайтесь.
Купри присел, складывая на коленях длинные костистые руки, а Ирина наклонилась к Флоридову, чётко произнося:
– Герман Остапович! К вам пришли!
Последняя фраза, словно будучи кодовой, подействовала сразу: начальник станции встрепенулся, лицо его выразило сильнейшее беспокойство, широко открытые глаза забегали по палате в тревожном поиске.
– Их надо срочно спасать! – торопливо, глотая окончания, заговорил Флоридов, нервно теребя одеяло. – Срочно! Вызовите комиссара Купри! Слышите? Люди в опасности! Они подо льдом, под землёй… Их надо оттуда вывести! Они не виноваты, слышите? Внуки не отвечают за дела дедов! Обратитесь к генруку – Лёнька Шалыт даже пингвинам помогал, а тут люди! Понимаете? Люди! Их надо срочно спасать!
Ирина подбежала к прозрачному стеллажу, на котором рядами попискивали мониторы, и включила успокоительный гипноиндуктор – Герман перестал метаться, его лицо расслабилось, приобрело умиротворённый вид.
– Слышали? – обернулась женщина, зябко потирая узкие ладони, словно обмазывая их кремом. – Психика Германа Остаповича сильно пострадала, но речь связная, ничего похожего на бред.
– Запись ведётся?
– Да, постоянно. Кстати… – Заведующая порылась в нагрудном кармашке и вытащила кристалл. – Вот тут регистрограмма с приборной доски скафандра Германа Остаповича. Наши в ней так и не разобрались, может, вы попробуете? Там только видео понятное: сначала такие вспышки, вспышки над озером, а потом все попадали…
Купри осторожно взял кристаллозапись с женской ладони, невольно касаясь нежной кожи своими мосластыми пальцами, и положил в пакетик, как вещественное доказательство.
– А ментоскопирование делали? – поинтересовался он, испытывая давно, казалось бы, забытую усладу – ощущать близкое тепло, ловить взгляд, брошенный изпод ресниц, вдыхать еле уловимый запах духов…
– Да, да! – оживилась Ирина, включая большой ментовизор. – Герман Остапович видит то, о чём говорит, тут полное совпадение.