Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
На экране задвигались мрачные тени. Слабый рассеянный свет выхватывал из темноты то неровный, влажно блестевший свод, то зыбкую пелену тумана. Наплывом, во весь экран, задрожало изображение старинного фонаря с лампой накаливания под стеклянным колпаком, защищённым сеткой. Далее в потёмках скорее угадывались, чем виделись, угловатые формы приземистых зданий, ржавая решётчатая мачта, мокрый асфальт. Показалась фигура человека, затянутого в чёрный кожаный плащ. Лицо его под надвинутым козырьком фуражки поражало бледностью – оно было белым как мел, но выражало не
– Остальные фрагменты подобны этому, – сказала главврачиня, – но, что они означают, неизвестно.
– Вы самито как считаете?
Ирина подумала.
– Это не сон, – медленно проговорила она, – и не бред, Больше всего напоминает фальшвоспоминания, но…
– Но?
– Создать наведённое сознание вне фальшлаборатории – ерундистика полнейшая.
Купри хмуро покивал, вынимая из кармана закурлыкавший радиофон.
– Комиссар Купри слушает, – пробурчал он.
– Димдимыч, ты? – заорал коммуникатор. – Тут с Унтерзее SOS!
– Откуда?
– Унтерзее! Озеро которое! Там группа Олега Кермаса трудится, геологи. Сейчас вот связались с нами два океанца – они там подрабатывают на сборке мумиё, – говорят, наблюдали непонятные метеоявления! И сразу, говорят, отключка у геологов, бредят, хотя температура вроде нормальная…
– Бредят? – насторожился Купри.
– Видения у них! Что? Минутку… Алё! Говорят, всё когото спасать рвутся, о пещерах какихто талдычат…
– А что, кроме меня, уже и вызвать некого? – спросил комиссар брюзгливо.
– А кого, Димдимыч? – сказал коммуникатор с проникновенностью. – Две опергруппы на всю АЗО!
– Понял, понял… Вылетаю.
Спрятав радиофон в карман, комиссар встретился взглядом с Ириной – и отвёл глаза, словно устыдившись своих помышлений.
– Вот такие дела, – вздохнул Дмитрий Дмитриевич.
Задержавшись в дверях, он проговорил со смущением:
– Будете в «Новолазаревской» – заходите.
– Зайду, – пообещала главврачиня и кокетливо улыбнулась.
9 декабря, 11 часов 45 минут.
Ирина проводила глазами взлетавший флаер, по косой уходивший к северу, вздохнула о своём, о девичьем, и вернулась в медцентр. Она заглянула в бокс к Арнаутову, сняла показания приборов у молодых гляциологов, но мысли её были далеки от здравоохранения. Заведующая думала о Купри. О Димдимыче.
Повторив это смешное сокращение мысленно, она ласково улыбнулась. «Димдимыч»… Комиссар любит казаться суровым и хмурым, этаким бирюкомнелюдимом, но к такому не станут обращаться «Димдимыч». Надо думать, людям была виднее добрая и отзывчивая натура Купри, чем его внешняя колючесть.
Внезапно приятные и волнующие размышления главврачини были грубо оборваны – в светлый коридор медцентра ворвались четверо в одинаковых зелёных каэшках, с бластерами в руках.
Двое из них, сохраняя невозмутимость, шагнули в бокс к Михаилу, Евгению и Александру. Трижды выстрелили бластеры, трижды в коридор выбилась краснолиловая вспышка. Покинув бокс, парочка сухо отрапортовала старшему группы:
– Готовы.
– Кто вы
– Убили их, – вежливо сообщил старший, рослый, чисто выбритый мужчина с приятным лицом и располагающей улыбкой. Махнув бластером в сторону палаты Флоридова, он приказал своим: – Добивайте Германа, и сваливаем отсюда.
– Не трогайте его! – воскликнула заведующая, рванувшись наперерез убийцам, но старший задержал её, приобняв за талию.
– Не волнуйтесь так, Ирина Павловна, – мягко попенял он, – это вредно для здоровья.
– Пустите меня! – разъярилась главврачиня.
В этот момент она испытывала ужас несовместимости, как при встрече со змеёй – холодной, чешуйчатой, отвратительно извивающейся тварью. И вместе с этим пробивалось чёрное отчаяние, и острая, до слёз, жалость к себе, и смертная тоска, и страх, страх липкий, всепоглощающий страх. То, что творилось в палатах, было недопустимо, невозможно, и рассудок зависал, изнемогая от беспомощности.
Из палаты Флоридова донеслось короткое пронзительное шипение. Полыхнуло лиловым. Старший вытянул руку с бластером, выцеливая Генриха Арнаутова, лежавшего в палате напротив, и нажал на курок.
Ирина расширенными глазами следила за тем, как оголяется широкое запястье с татуировкой – молнии в круге, как сухо щёлкает инжектор, как бластимпульс прожигает канал в голове Арнаутова, откинутой на подушку. Точно между глаз.
– Прощай, красавица, – сказал старший с лёгкой улыбкой, приставляя пирамидальное дуло к левой груди заведующей медцентром.
– Не надо! Не хочу! – забилась она, не имея сил вырваться. – Не надо!
– Надо, Ирочка, надо, – нежно проворковал старший.
И нажал на спуск.
Глава 1
ЗАКОН РЕВОЛЬВЕРА
9 декабря, 8 часов 30 минут.
ТОЗО, Восточно Тихоокеанское поднятие, разлом Пасхи, батиполис [60] «Рапа Нуи».
Заряд просадил переборку – брызги кремнийорганика заляпали пол, продырявленная сетка термоэлементов набухла каплями расплава, быстро отвердевавшими и тускневшими на воздухе.
– Замечательно… – пробормотал Сихали Браун.
Он распластался по стенке, держа бластер дулом кверху, и крикнул:
– Бросай оружие, Чанг!
Ответом был выстрел, пробороздивший потолок. Запахло озоном.
– Сволочь, – зычно прогудел Илюша Харин, огромный и широкий, как шкаф. Плотно упакованный в чёрный комбинезон с шевроном ОГ – океанской гвардии, он вжимался в стену рядом с Сихали, изо всех сил втягивая живот. Браун взялся левой рукой за тёплый толстый ствол, обтёр вспотевшую ладонь о куртку и снова ухватился за рубчатую рукоятку бласта, лаская указательным пальцем курок.