Ганс и Грета
Шрифт:
Завтра опять воскресенье, и будетъ третье оглашеніе въ церкви, а посл обда и свадьба.
Проходя мимо булочной, Гансъ видлъ, какъ оттуда выходили люди съ корзинами пирожнаго. Домъ Кернера нсколько дней сряду украшался сосновыми втками и внками, а толстый Яковъ, не смотря на холодную погоду, стоялъ на крыльц безъ сюртука и надзиралъ за работою. Выписали даже музыку, и сегодня вечеромъ ожидали ее. Гансъ это узналъ отъ дтей своей жилицы, принимавшихъ большое участіе въ предстоящемъ празднике. Гансъ роздалъ имъ свои послднія деньги – ихъ было очень не много – и подарилъ матери ихъ доски изъ разбитаго шкала, который она давно просила у него. Остальныя вещи они сами раздлятъ, какъ хотятъ, сказалъ Гансъ, выходя въ послдній разъ изъ своего дома.
Въ послдній
А теперь онъ сидлъ на мельниц и смотрлъ, какъ толчеи равномрно приподнимались, останавливались съ секунду наверху и опять опускались: тукъ! тукъ! тукъ! одна за другой: тукъ! тукъ! тукъ! Сегодня третья толчея опять стучала громче другихъ, какъ будто хотла что-то разсказать ему. Гансъ долго прислушивался, но ничего не понялъ, потому что четвертая толчея, постоянно перебивала третью и мшала ей высказаться. Какъ тутъ было понять что-нибудь? Сегодня противъ обыкновенія не было дождя, но небо все заволокли черныя тучи, и на мельнице, куда рдко заходилъ солнечный свтъ, было совершенно темно. Близъ мельницы журчалъ горный ручей, приводившій въ движеніе ея колеса, а внутри черезъ крышу ея капала дождевая вода, накопившаяся тамъ въ послдніе три дня. Передъ окнами, забрызганными гипсомъ, качались угрюмыя сосны, а толчеи все стучали: тукъ! тукъ! тукъ!
Гансъ закрылълицо руками. – Долго ли еще терпеть?
Однажды, въ его глазахъ, одинъ изъ его товарищей застрелился въ казарм. Непривлекательная картина! Какъ бы это лучше устроить?
Ружье надо поставить на земло между ногами и спустить курокъ ногою. Главное не надо торопиться. А то ружье пожалуй выстрлитъ прежде времени и попадетъ въ плечо, или не туда, куда слдуетъ. И такъ ногою: разъ, два, три, пафъ!… А тогда? Раздавшійся трескъ, разсялъ грезы Ганса. Толчеи не двигались боле. Мельница остановилась. Гансъ зналъ, почему это случилось… Это было давнишне поврежденіе, и одному Гансу невозможно было исправить его, – а тутъ еще черезъ полчаса наступалъ канунъ праздника. Пусть мельница себ стоитъ. Его преемникъ самъ суметъ привести ее въ дйствіе. Гансъ все привелъ въ порядокъ на мельниц, все заперъ, что было нужно запереть, и подошелъ къ третьей толче. Она ничмъ не отличалась отъ другихъ, – та же толстая сосновая балка, обитая внизу желзомъ. Она тоже остановилась и ничего не сказала ему.
Гансъ глубоко вздохнулъ и вышелъ изъ мельницы. Онъ перешелъ черезъ дорогу и пошелъ прямо лсомъ, минуя во вс стороны извивающіяся дорожки, по направленію къ казенному лсу. Онъ бжалъ, какъ будто гнались за нимъ въ погоню, хотя ему некуда было спшить. Ему казалось, что тамъ, на гор, онъ освободится отъ тоски, которая тяжелымъ бременемъ лежала у него на душ. На пути росли молодыя сосны, и Гансъ съ большимъ трудомъ разчищалъ себ дорогу между ихъ густыми втвями. Дождевыя капли, висвшія на ихъ острыхъ иглахъ, падали на руки и платье Ганса. Это освжило его. Лицо его пылало. Онъ жадно вдыхалъ воздухъ; ему казалось, что онъ задыхается.
Наконецъ онъ вышелъ изъ лсочка и достигъ небольшой площадки, находившейся почти на вершин горы и покрытой острыми камнями и кустарниками.
Эта плошадка носила названіе «площадки вдьмъ» и находилась въ ста шагахъ отъ высокоствольнаго лса. Гансъ остановился и вздохнулъ. Онъ вспомнилъ, какъ однажды, много лтъ тому назадъ, когда онъ былъ еще мальчикомъ, а Грета крошечной двочкой, они вскарабкались сюда и нашли здсь между камнями, подъ тнью дрока, гнздо жаворонковъ. Онъ положилъ полуоперившихся птенцовъ въ шапку и хотлъ унести ихъ, но Грета заплакала и сказала: «Не длай этого, Гансъ! Самъ Богъ положилъ ихъ сюда. Что будетъ, если Онъ придетъ покормить ихъ и не найдетъ на прежнемъ мст?» Гансъ засмялся, но все-таки исполнилъ ея желаніе, и съ тхъ поръ онъ никогда безъ необходимости не разорялъ гнздъ съ птенцами.
«Да, сказалъ Гансъ про себя: а меня найдетъ ли Господь, когда я буду лежать тамъ?»
Онъ протеръ глаза рукою и сталъ смотрть вдаль. Сегодня ничего не было видно. Густой туманъ покрывалъ долину и ущелье. Равнина, которая обыкновенно была видна отсюда на цлую милю кругомъ, скрывалась сегодня за дождевой тучей.
Вонъ
Гансъ покачалъ печально головою. – Видно не судьба, сказалъ онъ, и пошелъ дале, но онъ шелъ медленне, чмъ прежде, и часто оглядывался на черную дождевую тучу, поднимавшуюся между тмъ все выше и выше. Высокія сосны, какъ будто чувствуя ея приближеніе, наклоняли свои темныя вершины. Коршунъ, сидвшій на одной изъ нихъ и давно уже наблюдавшій за проходящимъ Гансомъ, слетлъ съ дерева и закружился надъ его головой.
Ему хорошо! подумалъ Гансъ и вошелъ въ шумящій высокоствольный лсъ. По мр того, какъ онъ приближался къ вершин горы, онъ шелъ все медленне и медленне. На противуположномъ ея склон, немного пониже, стояла дуплистая сосна, въ которой было спрятано ружье. Теперь ему казалось, что ему незачмъ было такъ спшить сюда. Онъ стоялъ на самой вершин горы. Какъ часто, запоздавъ въ горахъ, онъ измрялъ отсюда разстояніе до деревни. По тропинк, соединявшейся ниже съ деревенскою дорогою и упиравшейся еще ниже въ шоссе, до деревни ходьбы было около часу. По другой тропинк, ведущей на большую дорогу, можно было туда дойти въ три четверти часа, а лсомъ, прямо черезъ Ландграфское ущелье, въ полчаса; но, для послдняго перехода, надо было имть гибкіе члены и крпкіе мускулы. Гансъ подумалъ объ этихъ трехъ дорогахъ и о томъ, что ни по одной изъ нихъ ему ужъ не возвращаться назадъ. Сухая, толщиною съ руку втвь попалась ему подъ ноги; онъ сломилъ ее и ударилъ съ такою силою о стволъ дерева, что трескъ далеко раздался по лсу.
Странно было умирать, чувствуя въ себ такую силу!
Непонятное чувство овладло Гансомъ. Ему казалось, что онъ находится подъ вліяніемъ двухъ противуположныхъ силъ, одна изъ нихъ удерживаетъ его, другая толкаетъ впередъ. Сила, увлекающая впередъ, беретъ верхъ, и медленно, но непреодолимо влечетъ его дале и дале. Вотъ и лужайка у пруда, вотъ и дуплистая сосна. Онъ очутился прямо противъ нея, такъ что даже самъ удивился.
– Видно такъ суждено, – сказалъ онъ.
Мсто было удачно выбрано. Никто бы не подумалъ, глядя на крпкое дерево, что у самаго корня оно иметъ глубокую трещину, почти незаметную снаружи, но далеко расширяющуюся внутри его. Гансъ стоялъ передъ дупломъ.
– Ну, если кто-нибудь нашелъ ружье и унесъ его оттуда? – Онъ глубоко вздохнулъ. – Стыдись, Гансъ, ты трусъ! – сказалъ онъ. – Ты такъ долго все обдумывалъ и обсуждалъ, а теперь у тебя не достаетъ духу! Онъ всуну лъ руку въ дупло и слегка вздрогнулъ, когда дотронулся до холоднаго ствола. Осторожно вынулъ онъ винтовку. Ружье отлично сохранилось, благодаря сухому мху, которымъ онъ заложилъ дупло. Нсколько пятенъ ржавчины виднлись на ствол съ золотою насчкою. Точно кровь, сказалъ Гансъ. Заряжать было не нужно; онъ недавно вынулъ старый зарядъ и замнилъ его новымъ. Гансъ перемнилъ только пистонъ, предварительно убдившись, что онъ не отсырлъ. Онъ сохранилъ нсколько пистоновъ изъ своего прежняго запаса и давно носилъ ихъ въ карман жилета.
– Пора! – сказалъ Гансъ.
Онъ слъ подъ деревомъ и положилъ ружье къ себ на колни. – Хоть бы мн ее увидть еще разъ, – сказалъ онъ и сталъ пристально глядть въ проску между деревьями. Вдругъ у него потемнъло въ глазахъ.
– Странно, – сказалъ онъ, и усиленно сталъ всматриваться.
По ту сторону проски, у самаго пруда, стоялъ олень съ высоко поднятой головой и смотрлъ сквозь проску на опушку лса, гд сидлъ Гансъ.
У Ганса занялся духъ: его сердце сильно билось. Правая его рука протянулась къ курку, а лвою онъ снялъ съ головы военную фуражку съ краснымъ околышкомъ, спустилъ ее на плечо, а съ плеча на траву подл себя и приложился къ ружью. Олень все стоялъ на томъ же мст; онъ не замчалъ присутствія Ганса и спокойно щипалъ траву.