Гармония по Дерибасову
Шрифт:
Какой может быть душа такого гриба?!
Умозаключаю: душу его составит вытяжка из могильного ада. Но мертвые души не имут...
Вывожу: есть эти грибы - все равно что носить штаны с чучела».
Глава 6. По демпинговым ценам - во Францию
Дерибасов обихаживал Елисеича, Елисеич обихаживал шампиньоны. Дуня большими сковородками жарила продукцию для дегустаций. После пятой сковородки природный артистизм Дерибасова начал перерастать в режиссерство. Вышитую Дуней косоворотку Елисеич принял охотно, даже растроганно. А за лапти
– Может, мне ещё и суму в руки?
– Какую суму?
– отмахнулся Дерибасов.
– Где ты видел суму с шампиньонами? Партия лукошек поступит завтра к пятнадцати ноль-ноль.
– Мишка, - заворчал Елисеич, - ты этой торговлей сам занимайся. Не умею я торговать. Мы с тобой так и договаривались.
– Нельзя работать по-старому!
– жарко заговорил Дерибасов.
– Давай, Елисеич, осваивай смежную профессию. Я все организую, но за прилавком должен стоять ты.
– Ты чего придуриваешься!
– встряла Дуня.
– Совсем Елисеичу на голову сел. Свинину-то продаешь не хуже других, даже пошустрее...
Дерибасов высокомерно улыбнулся, выдержал паузу и заорал:
– Примитив! А городская специфика! Это свежая свинина требует подвижного и остроумного конферанса! А гриб, он же от земли! Он дремучего старика требует. Могучего, сказочного, неповоротливого. В лаптях и косоворотке. Старик от земли, и гриб от земли. Поняла?!
– Ага, - сказала Дуня.
– Все поняла. Гриб от земли, свинина - от помоев.
– Дуня повела крутым плечом и ушла на кухню.
С минуту Дерибасов ощупывал намек, потом выдавил:
– Гадом буду, свиней пущу! А из вот этого комода - корыто сделаю!
...Лапти жали. Дерибасов нарочно заказал их на полразмера меньше, чтобы Елисеич переминался с ноги на ногу и привлекал внимание к обувке. Смущенный, растерянный, огромный Елисеич был великолепен. Дремучий русский богатырь притягивал любовные взгляды областных русофилов. Однако до демпинговых цен и Общего рынка было еще далеко. Рынок был тот же, что и несколько десятков страниц тому назад. Новорожденное «дело» требовало капиталовложений, как младенец - молока. Поэтому цены были такие, что горожане, словно норовистые лошадки, испуганно косились на шампиньонные ценники и шарахались. Совестливый Елисеич пунцовел и искал глазами Дерибасова. Тот успокаивающе поднимал руку в международном молодежном жесте «о'кей». Елисеич таращился на образованный большим и указательным дерибасовскими пальцами кружок и, наконец, решил, что нужно замазать ноль на ценнике, что и сделал. Тут рыночная толпа раздвинулась, и перед Елисеичем возник выводок стариков и старух в легкомысленной одежде, и это было не смешно, потому что говорили они не по-русски.
Иностранцы лопотали, гид-переводчик отступал к прилавку, отстреливаясь короткими очередями через мегафон. Дерибасов на цыпочках потянулся к происходящему, вертя головой, как радаром. На его глазах лукошко деликатеса изменило родине за смятый рубль. Сомнамбулический Елисеич совал лукошки в аляповатые иностранные пакеты.
– По демпинговым ценам во Францию, - чуть не плача прошептал Дерибасов и сжал кулаки.
Через восемь лукошек французский табор двинулся дальше. Гид замешкался, нетерпеливо застучал металлическим рублем по прилавку. Раскаленный Дерибасов возник за секунду до того, как Елисеич чуть не похоронил девятое
– Стоп!
– заявил Дерибасов.
– Вы продемонстрировали полную профессиональную непригодность, - холодно бросил он.
Елисеич сокрушенно развел руками, а у Гида забегали глаза.
– Перед вами - простой советский труженик, - строго продолжил Михаил Венедиктович.
– У него пятеро детей, которых он должен прокормить собственными руками, - Дерибасов помахал сжатыми кулаками, а Елисеич рефлекторно сунул в лицо Гиду бугристые от мозолей ладони и тут же испуганно отдернул их.
– Но он знает свой патриотический долг!
– Михаил Венедиктович пронзительно посмотрел Гиду в глаза.
– Он понес семьдесят два трудовых рубля убытка на замазанном при появлении иностранных гостей нуле, ради одной вашей фразы...
– Моей фразы?!
– Именно вашей. Не моей же, в самом деле. Государство не тратило средств на обучение меня французскому языку. «Мадам и месье!
– должны были воскликнуть вы.
– Обратите внимание! Может ли в вашей капиталистической Франции рядовой труженик лакомиться шампиньонами? То-то! А у нас шампиньоны на каждом столе по цене картошки!»
– А вы, собственно, кто?!
– спросил Гид, неприязненно глядя на потихоньку стягивающийся к ним базарный люд.
– Я-то представитель общественности...
– Михаил Венедиктович сделал нажим на начале фразы и многозначительно оборвал ее на середине.
В толпе зашептались.
– Какой общественности?!
– Гид попытался уложить Дерибасова в конкретные рамки, но Дерибасов не укладывался:
– Какой общественности?!
– переспросил Михаил Венедиктович в толпу.
– Да уж не международной! Или мы для вас уже не общественность? Похоже, мы для таких, как он, - хуже собак! Особенно, если эта собака - французская болонка.
– Вы что, против советско-французской дружбы?!
– сделал Гид ответный ход.
В любой игре существуют правила. И обычно выигрывает тот, кто их устанавливает. Вот, например, коррида. Как бы она проходила, устанавливай правила не испанцы, а быки?
Гид помахал фразой-мулетой о советско-французской дружбе и приосанился, ожидая, как Дерибасов ринется и обломает рога о заграждение. Но бык пожевал губами, встал на задние ноги, и облокотившись одним копытом на прилавок, ткнул другим в сторону Гида:
– Нет! Я не против советско-французской дружбы! Я против тех, кто, прикрываясь ею, примазывается к иностранщине.
– Больно культурными стали, - сказали из толпы.
– Больно другое, - подхватил Михаил Венедиктович.
– Больно, что некоторые приспособленцы нагло пользуются патриотическим порывом бесхитростного крестьянина в корыстных целях. Для личного обогащения.
– Э, а что этот тип сделал?
– спросили из толпы.
– Милицию вызвать?
– обрадовался кто-то.
– Шампиньонов по рублю за лукошко ему захотелось, - пояснил Дерибасов.
– Чтобы наш брат разводил для него деликатесы по рублю за лукошко! А он для нас за это с француженками шуры-муры разводил.
– Деловой!
– то ли осудил, то ли одобрил Гида флегматичный человек в неряшливом фартуке, с топориком, неторопливо пришедший от мясного прилавка. Дерибасов узнал его и обрадовался - год назад в один июньский день они бок о бок торговали свининой.