Гармония по Дерибасову
Шрифт:
– Жизнь или кошелек?!
– спросил Дерибасов и дорубил тумбочку. Потом он подрубил ножки столу, и столешница опрокинулась, обдав кипятком Модную одежду.
– Та-а-ак!
– удовлетворенно сказал Дерибасов.
– Начнем с Лялька. Где деньги?! Спрашиваю двадцать раз - по числу пальцев на руках и ногах. Один вопрос - один палец.
– Он постучал топором по поверженной столешнице.
– Потом отрубаю голову. Где деньги?!!
– Та-а-ам...
– Лялек направила дрожащий пальчик на ящик серванта.
– Ну ладно, - сказал
– Все не бери!
– закричала Светик.
– Там еще и наши.
Послюнявив пальцы, Дерибасов неторопливо отсчитал тысячу рублей, добавил пятерку за свинину, уложил деньги в глубокий внутренний карман и неожиданно погрустнел.
– А мы ведь могли провести вечер гораздо приятнее, - с укором сказал он, - если бы не ваша собачья затея. Поверьте мне - гораздо приятнее!..
Грустный Дерибасов опустил взгляд в ящик серванта, заметил изящную серебряную цепочку и меланхолично, как песок с риодежанейровского пляжа, пропустил ее сквозь пальцы:
– И эта бижутерия лишь в очень малой степени сможет компенсировать мне несостоявшийся культурный отдых. Тем более, что из-за вас я не смог купить подарок любимой женщине.
– Положь на место!
– завизжала Лялек.
– Это же серебро! Дурак! Вор!
– Ах, девочки. Я не вор! И не такой дурак, если вы заметили, - интимно признался Дерибасов.
– Я же говорил за себя, что страстная натура. Мое сердце уже сутки принадлежит не той, с кем связано священными узами. И вот во имя этой чистой любовной связи я имею вам предложить пожертвовать безделушку белого металла светлой сельской девушке с открытой улыбкой...
Ночной автовокзал был похож на крытый рынок. Между рядами так же толпились, только в рядах не стояли, а сидели. Дерибасов вышел на воздух - ему не сиделось.
Наконец, появилась скамейка под фонарем. Вид с нее был неплох: вокзал светился теплой желтизной, пыльные усталые автобусы казались блестящими и бодрыми.
На скамейке сидела женщина в брючках, с решительным выражением серых глаз под редкой челочкой.
Дерибасов присел. «На корреспондентку похожа, только толстовата», - подумал он и улыбнулся.
– Вы на какой автобус, простите?
– спросила женщина.
– Назарьино, - сказал Дерибасов.
– Вы там живете?
– обрадовалась женщина.
– Живу и работаю, - уточнил Дерибасов веско.
– Расскажите мне о Назарьино!
– попросила она и достала блокнот.
– Я из молодежной газеты, - представилась она.
– Эвелина Пранская. ...Видите ли... Назарьино - это...
– корреспондентка заученно улыбнулась, - это, я бы сказала, загадочное место...
Дерибасов вскинул брови.
– Это слишком сильно сказано, конечно, - весело объяснила Эвелина Пранская.
– Я литконсультант газеты. Вы не поверите... э... как, простите, вас зовут?
– Михаил, - ответил Дерибасов.
– Михаил... э… - сказала Эвелина Пранская.
–
Эвелина Пранская кивнула и продолжила:
– Вы не поверите, Михаил, если рассказать вам, сколько ежедневно мы получаем стихов. Молодежь пишет стихи, Михаил, это так отрадно. Неумелые стихи, большей частью плохие. Но это стихи, Михаил, это свое видение, это потребность в творчестве, Михаил, это, если хотите, показатель душевной тонкости нашего молодого современника; показатель возросшего культурного уровня, Михаил. Пишут из всех концов области, нет такого места, откуда бы не получали мы стихов, Михаил!
Михаил преданно кивнул.
– Кроме Назарьино, - пожала плечами Эвелина Пранская.
– Десять лет я литконсультант. И никогда, вы представляете, Михаил, никогда не получала из Назарьино не то, что стихотворения, а даже ма-а-ленького, ну вот такого кусочка художественной прозы, - она показала пальцами, какого именно кусочка.
– Да?
– сказал Михаил.
– Ну это... специфика такая. У нас это... люди... работают... ну... ну, некогда нам, - Михаил повысил голос, - нам некогда ничем другим... вот!
– он дернул усами.
– Да я все понимаю, Михаил, - ласково сказала Эвелина Пранская, - я очень люблю, горжусь нашими назарьинскими тружениками, кормильцами, я не боюсь таких высоких слов, Михаил. Такие как вы, Михаил, это прямые, честные, прекрасные люди...
Михаил сурово кивнул. Он почувствовал себя широкоплечим и могучим мужчиной, полным земных бурных соков и горячего солнца вместе с ветром.
– ...Михаил, вы можете себе представить, что сегодня я получаю конверт из Назарьино! Я не верю глазам, Михаил, открываю и вижу... Михаил, как вы думаете, что я могла увидеть?
– спросила Эвелина Пранская.
– Это... не знаю, - ответил Михаил, но в ушах уже звенел знакомый высокий голосок: «Это я стихи писала! Сама!» Дерибасов побледнел, а голосок продолжил: «...и послала их в областную молодежную газету!»
– Там были стихи, Михаил, - торжественно сказала Эвелина Пранская, - конечно, стихи плохие, неумелые, местами даже глуповатые, я бы сказала, но такие чистые, такие прозрачные, Михаил, что просто диву даешься! Сразу представляется ласковое небо, лес, чистая речка...
– Так!
– сказал Дерибасов.
– Это честные стихи, Михаил, - продолжила Эвелина Пранская, - даже иногда слишком честные. Иногда хотелось взять эту девочку и просто по-матерински отшлепать ее... Михаил, девочка честно, все, что видела, все, что чувствовала, она записывала в заветную тетрадку, Михаил...
– Да?
– громко сказал Дерибасов, - все?
– Да, Михаил, да!
– Эвелина Пранская записала что-то в блокнот.
– Ваша живая реакция убеждает меня, что девочка никогда, никому не читала своих стихов... Ее односельчане, Михаил не знали, что рядом живет тонкая, чистая душа...