Гарри Поттер и Дары Cмерти
Шрифт:
– С днём рождения, Гарри! – сказала Гермиона, влетая в кухню и укладывая свой подарок поверх остальных. – Подарок не богатый, но, надеюсь, тебе понравится. А ты ему что подарил? – спросила она у Рона, который, похоже, вопроса не услышал.
– Давай разверни Гермионин! – сказал он.
Гермиона купила ему новый вредноскоп. Другие свёртки содержали волшебную бритву, поднесённую Биллом и Флёр («О да, б'геет так гладко, что лучше не бывает, – заверил его мсье Делакур, – только нужно точно говорить ей, что вам т'гебуется, иначе
Гарри, Рон и Гермиона за столом засиживаться не стали, поскольку появление мадам Делакур, Флёр и Габриэль сделали кухню несколько тесноватой.
– Я всё это упакую, – весело сказала Гермиона, отбирая у Гарри подарки, когда они втроём начали подниматься по лестнице. – Я уж почти всё уложила, осталось дождаться, когда из стирки вернутся твои трусы, Рон…
Сердитый лепет Рона заглушил скрип двери, открывшейся на площадке второго этажа.
– Гарри, ты не зайдёшь ко мне на минутку?
Это была Джинни. Рон резко остановился, но Гермиона взяла его за локоть и потащила дальше, вверх по лестнице. Гарри, нервничая, вошёл в комнату Джинни.
Он никогда ещё здесь не бывал, в этой маленькой, но светлой комнате.
На одной её стене висел большой плакат группы «Ведуньи», на другой – фотография Гвеног Джонс, капитана «Холихедских гарпий», женской команды по квиддичу. Письменный стол был расположен лицом к открытому окну, выходившему во фруктовый сад, в котором Гарри и Джинни когда-то играли двое на двое в квиддич против Рона и Гермионы, – теперь в нём был разбит большой, жемчужно-белый шатёр. Венчавший шатёр золотистый флаг колыхался вровень с окном Джинни.
Она взглянула Гарри прямо в лицо, набрала в грудь побольше воздуха и сказала:
– Поздравляю с семнадцатилетием.
– Ага… спасибо.
Джинни продолжала смотреть ему в лицо, однако Гарри затруднялся ответить ей тем же, это было бы всё равно что смотреть на источник слепящего света.
– Хороший у тебя вид, – пробормотал он, указав на окно.
На это Джинни отвечать не стала. И тут её винить было не за что.
– Я не могла придумать, что тебе подарить, – сказала она.
– Да ты и не должна ничего…
Эти слова она тоже оставила без внимания.
– Не знала, что может оказаться полезным. Что-то не очень большое, потому что иначе ты не сможешь взять его с собой.
Гарри решился взглянуть на неё. Слёз на лице Джинни не было – одно из многих её замечательных качеств состояло в том, что плакала она редко. Гарри иногда думал, что это наличие шести братьев закалило её.
Джинни подступила к нему на шаг:
– И я подумала, нужно дать тебе что-то такое, что ты запомнил бы, понимаешь? Вдруг ты, занимаясь своими делами, встретишь какую-нибудь вейлу.
– Если честно, думаю, что возможностей
– Только эта надежда меня и утешает, – прошептала она и поцеловала его так, как никогда не целовала прежде, и Гарри ответил на поцелуй, погружаясь в блаженное забвение, которого никакое огненное виски дать не могло. Джинни обратилась в единственное, что было на свете настоящего, – ощущения от прикосновений к ней, одна рука на её спине, другая на длинных, сладостно пахнущих волосах…
Где-то за ними со стуком раскрылась дверь, и они отскочили друг от друга.
– О, – язвительно произнёс Рон. – Прошу прощения.
– Рон! – прямо за его спиной маячила немного запыхавшаяся Гермиона.
Наступило натянутое молчание, затем Джинни произнесла голосом безжизненным и тонким:
– Ну, в общем, с днём рождения, Гарри.
Уши Рона пылали, Гермиона явно нервничала. Гарри хотелось захлопнуть дверь у них перед носом, но ему казалось, что в миг, когда она распахнулась, в комнате потянуло холодом, и пережитое им ослепительное мгновение лопнуло, как мыльный пузырь. Казалось, вместе с Роном в комнату снова ворвались все причины, по которым он желал порвать с Джинни, держаться подальше от неё, а со счастливым пренебрежением ими было покончено.
Он хотел сказать что-нибудь и не знал что, взглянул на Джинни, но она повернулась к нему спиной. И Гарри подумал, что она наконец дала волю слезам. А утешать её на глазах у Рона он не мог.
– Ну, ещё увидимся, – сказал он и вышел вслед за своими друзьями из комнаты Джинни.
Рон с топотом спустился по лестнице, миновал заполненную людьми кухню, вышел во двор. Гарри не отставал от него, и испуганная Гермиона тоже семенила следом.
Достигнув пустой, недавно подстриженной лужайки, Рон круто повернулся к Гарри:
– Ты же бросил её! И что ты делаешь теперь – мозги ей пудришь?
– Я не пудрю ей мозги, – ответил Гарри, и тут их наконец нагнала Гермиона.
– Рон…
Однако Рон поднял ладонь, заставив её замолчать.
– Она разваливалась на куски, когда ты порвал с ней…
– Я тоже. И ты знаешь, почему я так поступил, – не потому, что мне захотелось.
– Да, но теперь ты милуешься с ней, и у неё опять возникнут надежды…
– Джинни не дура, она знает, что это невозможно, не ждёт, что мы поженимся или…
И едва он это сказал, как в голове его образовалась картина: Джинни, одетая в белое платье, венчается с высоким, безликим, но очень неприятным незнакомцем. Казалось, в один головокружительный миг Гарри понял всё: её будущее полно свободы и не обременено ничем, а у него… он видит впереди одного лишь Волан-де-Морта.
– Ты обжимаешься с ней при всяком удобном случае…
– Больше этого не случится, – резко сказал Гарри. День стоял безоблачный, однако ему казалось, что солнце уже село. – Тебя это устроит?