Гарри Поттер и Дары Cмерти
Шрифт:
– Когда буду жениться я, – сказал Фред, оттягивая ворот своей мантии, – я подобной дури не допущу. Все вы оденетесь, как сочтёте нужным, а на маму я наложу Цепенящее заклятие, и пусть лежит себе спокойно, пока всё не закончится.
– Утром она была не так уж и плоха, – сказал Джордж. – Поплакала малость из-за того, что Перси не будет, хотя кому он, спрашивается, нужен? О, чёрт, началось, они уже здесь – глянь-ка.
На дальнем краю двора одна за другой стали появляться ярко расцвеченные фигуры. Прошло всего несколько минут, и из них образовалась целая процессия, которая, извиваясь, двинулась по огороду в направлении шатра. На шляпках волшебниц
– Отлично, по-моему, я вижу нескольких кузин-вейл, – сказал Джордж, вытягивая шею, чтобы приглядеться получше. – Надо бы помочь им разобраться в наших английских обычаях, вот я прямо сейчас этим и займусь…
– Осади, безухий, – сказал Фред и, проскочив возглавлявшую шествие стайку пожилых волшебниц, сказал паре французских девушек: – Ну вот, permettez-moi… [4] чтобы assister vous. [5]
4
Позвольте мне (фр.).
5
Помочь вам (фр.).
Девушки захихикали и действительно позволили ему проводить их в шатёр. Джорджу только и осталось, что заняться пожилыми волшебницами, Рон взял на себя заботы о престарелом министерском коллеге мистера Уизли Перкинсе. Что касается Гарри, на его попечении оказалась глуховатая пожилая супружеская чета.
– Приветик, – произнёс, когда Гарри вышел из шатра, знакомый голос, и он увидел стоявших во главе очереди Тонкс и Люпина. Тонкс обратилась по случаю праздника в блондинку. – Артур сказал, что ты тот, у которого курчавые волосы. Прости за вчерашнее, – шёпотом прибавила она, когда Гарри вёл их по проходу. – Министерство отрастило на оборотней здоровенный зуб, и мы решили, что наше присутствие никакого добра тебе не принесёт.
– Всё в порядке, я понимаю, – сказал Гарри, обращаясь больше к Люпину, чем к Тонкс.
Люпин коротко улыбнулся ему, но, когда он отвёл взгляд в сторону, Гарри увидел, что лицо его снова стало несчастным. В чём дело, Гарри не понимал, однако задумываться над этим ему было некогда: Хагрид уже успел произвести некоторые разрушения. Неверно поняв указания Фреда, он уселся не на магическим способом расширенный и укреплённый стул, поставленный для него в заднем ряду, а на пять обычных, и теперь они напоминали горстку позолоченных спичек.
Пока мистер Уизли устранял повреждения, а Хагрид громогласно извинялся перед всеми, кто его слушал, Гарри поспешил обратно к входу в шатёр и обнаружил там Рона, разговаривавшего с на редкость чудаковатым волшебником. Он был немного косоглаз, с белыми, сильно смахивающими на сахарную вату волосами до плеч, в шапочке с кистью, которая болталась перед самым кончиком его носа, и в жёлтой, цвета яичного желтка, мантии, при одном взгляде на которую начинали слезиться глаза. На золотой цепи, облекавшей его шею, висела странная эмблема, похожая на треугольный глаз.
– Ксенофилиус Лавгуд, –
– Да, – ответил Рон, – но где же она?
– Задержалась немного в вашем очаровательном огородике, чтобы поздороваться с гномами, они у вас там кишмя кишат, чудесно! Мало кто из чародеев понимает, сколь многое мы можем почерпнуть у мудрых маленьких гномов или, если называть их как должно, у Gernumbli gardensi.
– У наших можно почерпнуть множество ругательств, – сказал Рон, – но, по-моему, они и сами почерпнули их у Фреда с Джорджем.
Он повёл в шатёр компанию чародеев, и тут появилась Полумна.
– Привет, Гарри! – сказала она.
– Э-э-э… меня зовут Барни, – ответил впавший в замешательство Гарри.
– О, так ты и имя переменил? – весело спросила она.
– Но как ты меня узнала?..
– Да просто по выражению лица, – ответила Полумна.
Полумна, подобно отцу, облачилась в жёлтую мантию, к которой добавила воткнутый в волосы цветок подсолнечника. После того как глаза привыкали к яркости её костюма, он начинал казаться вполне приятным. По крайней мере, на этот раз с ушей Полумны не свисали редиски.
Ксенофилиус, углубившийся в беседу со знакомым волшебником, этот обмен репликами между Полумной и Гарри прослушал. Попрощавшись с волшебником, он обернулся к дочери, и та, воздев один палец, сказала:
– Смотри, папочка, меня гном укусил!
– Чудесно! Слюна гномов благотворна до крайности! – сообщил мистер Лавгуд, хватаясь за палец дочери и оглядывая кровоточащие прокусы. – Полумна, любовь моя, если тебе захочется блеснуть сегодня своими талантами – вдруг тебя охватит желание пропеть оперную арию или почитать что-нибудь на русалочьем языке, – не противься ему! Это может оказаться даром Gernumbli!
Рон, как раз в это время проходивший мимо, громко фыркнул.
– Рон может смеяться сколько угодно, – невозмутимо сказала Полумна, когда Гарри провожал её и Ксенофилиуса к их местам, – но отец провёл очень серьёзные исследования магии Gernumbli.
– Вот как? – сказал Гарри, давно уже решивший для себя, что оспаривать странноватые воззрения Полумны или её отца дело пустое. – А ты не хочешь перевязать чем-нибудь палец?
– О нет, всё хорошо, – ответила Полумна, с мечтательным выражением посасывая укушенный палец и оглядывая Гарри с головы до ног. – А ты хорошо выглядишь. Я сказала папочке, что большинство гостей скорее всего придут в парадных мантиях, но он считает, что на свадьбу лучше всего облачаться в солнечные цвета – на счастье, понимаешь?
Она поплыла к отцу, и тут же объявился Рон со старенькой, цеплявшейся за его руку чародейкой. Крючковатый нос, глаза в красных ободках и розовая шляпка с перьями придавали ей сходство со сварливым фламинго.
– И волосы у тебя слишком длинны, Рональд, я тебя сначала за Джиневру приняла. Мерлинова борода, во что это вырядился Ксенофилиус Лавгуд? Вылитый омлет. А ты кто? – гаркнула она, завидев Гарри.
– Ах, да, тётя Мюриэль, познакомьтесь, это кузен Барни.
– Ещё один Уизли? Вы плодитесь, как гномы. А Гарри Поттер тут имеется? Я надеялась познакомиться с ним. Я думала, он ваш друг, Рональд, или вы всего-навсего хвастались?