Гарри Поттер и Дары Cмерти
Шрифт:
Она передала медальон Гарри, и тот тоже повертел его в пальцах. Украшение выглядело совершенным, безупречно чистым. Гарри вспомнил покалеченные остатки дневника, камень на перстне, треснувший, когда Дамблдор уничтожил скрытый в нём крестраж.
– Полагаю, Кикимер прав, – сказал Гарри. – Нам придётся выяснить, как открыть медальон, только тогда мы и сможем уничтожить крестраж.
И пока он произносил эти слова, его словно ударило понимание того, что скрыто за маленькой золотой дверцей. Даже после стольких усилий, потраченных на то, чтобы получить медальон, Гарри испытывал неистовое желание забросить его как можно дальше. Овладев собой, он попытался открыть медальон пальцами, потом произнёс
– Но ты ведь чувствуешь его? – негромко спросил Рон, сжав медальон в кулаке.
– О чём ты?
Рон возвратил медальон Гарри. Через миг-другой Гарри показалось, что он понял, о чём говорил Рон. Создавалось ли это ощущение кровью, пульсировавшей в его венах, или что-то действительно билось, точно крохотное сердце, внутри медальона?
– Так что мы с ним будем делать? – спросила Гермиона.
– Хранить, пока не поймём, как его уничтожить, – ответил Гарри и без особой охоты повесил медальон себе на шею, укрыв его под мантией на груди, рядом с мешочком Хагрида. – Думаю, – вставая и потягиваясь, произнёс он, – каждый из нас будет по очереди надевать его и сторожить с ним палатку. И надо что-то сообразить насчёт еды. Нет уж, ты оставайся пока здесь, – сказал он Рону, попытавшемуся сесть и тут же неприятно позеленевшему.
Они поставили на стол в палатке вредноскоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, и до конца дня Гарри с Гермионой поочерёдно выполняли обязанности часового. Впрочем, весь день вредноскоп сохранял безмолвие и неподвижность. То ли благодаря наложенным Гермионой защитным заклинаниям и Маглоотталкивающим чарам, то ли потому, что люди не часто решались забредать сюда, эта часть леса оставалась словно нежилой, только случайные птицы да белки изредка появлялись в ней. Вечер никаких изменений не принёс. В десять часов Гарри запалил свою палочку и, сменив на посту у палатки Гермиону, стал вглядываться в пустынный пейзаж, оживляемый лишь летучими мышами, проносившимися над ним по единственному куску звёздного неба, какой был виден с защищённой чарами прогалины.
Гарри испытывал голод и лёгкое головокружение. Никакой еды Гермиона в свою волшебную сумочку укладывать не стала, поскольку думала, что к ночи они вернутся на площадь Гриммо, и потому за день все трое ничего не ели, если не считать грибов, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и сварила в жестяном котелке. Рон, пожевав их немного, отодвинул от себя тарелку с таким видом, точно его затошнило, да и Гарри доел свою порцию с трудом и лишь потому что не хотел обижать Гермиону.
Лесную тишину нарушали только разрозненные звуки, похожие на хруст сучьев. Гарри думал, что звуки эти создаются скорее животными, чем людьми, но продолжал держать палочку наготове. В животе посасывало и от недостатка еды, и от непонятного беспокойства.
Прежде Гарри думал, что, когда им удастся завладеть крестражем, его охватит великий подъём, однако этого почему-то не произошло. Глядя в темноту, лишь крошечная часть которой освещалась его палочкой, он ощущал только тревогу при мысли о том, что с ними будет дальше. Всё выглядело так, будто он неделями, месяцами, а может быть, и годами во весь опор нёсся вот к этой минуте, а теперь вдруг резко остановился, слетев с дороги.
Где-то таились и другие крестражи, но где – об этом Гарри не имел ни малейшего представления. Он не знал даже, что они собой представляют. И пока терялся в догадках, как уничтожить тот единственный, какой им удалось отыскать, – крестраж, прижимавшийся сейчас к его голой груди. Странно, но он не перенимал у тела
Безликие дурные предчувствия закрадывались в его душу, пока он сидел в темноте. Гарри пытался не поддаваться им, отгонять их прочь, но они неумолимо возвращались. «Ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой». За его спиной в палатке негромко беседовали Рон и Гермиона. Они могли бы и бросить всё это, если бы захотели. Он не мог. И Гарри казалось, что, пока он сидит здесь, стараясь совладать со своим страхом и усталостью, крестраж на его груди тикает, отсчитывая время, которое у него осталось… «Идиотская мысль, – сказал он себе, – не надо так думать».
Шрам снова покалывало. Гарри решил, что это происходит из-за его размышлений, и попытался направить мысли по другому пути. Он задумался о бедном Кикимере, который ожидал их возвращения домой, а получил взамен Яксли. Будет ли эльф хранить молчание или расскажет Пожирателю смерти всё, что знает? Гарри хотелось верить, что за последний месяц Кикимер стал относиться к нему совсем иначе, что теперь домовик предан ему, но ведь нельзя предугадать того, что с ним может случиться. А вдруг Пожиратели смерти подвергнут эльфа пыткам? Тошнотворные картины зароились в голове Гарри, и он постарался отогнать их. Они с Гермионой уже решили, что Кикимера сюда вызывать не следует, – за ним может увязаться кто-то из Министерства. Невозможно рассчитывать на то, что трансгрессия эльфов свободна от изъяна, который привёл на площадь Гриммо Яксли, ухватившегося за краешек рукава Гермионы.
Шрам уже жгло, и сильно. Гарри думал о том, как многого они не знают. Люпин был прав насчёт магии, которой никто ещё не видел и даже вообразить не мог. Почему Дамблдор не рассказал ему больше? Может быть, он думал, что времени на это ещё хватит, что он проживёт годы, а то и столетия, как его друг Николас Фламель? Если так, он ошибся… Снегг принял свои меры… Снегг, затаившаяся змея, которая нанесла удар на вершине башни…
И Дамблдор падал… падал…
– Отдай мне это, Грегорович.
Голос Гарри был высок, отчётлив и холоден, длинными белыми пальцами он держал перед собой палочку. Человек, на которого она была направлена, висел вверх ногами в воздухе, хотя верёвок, которые могли бы удерживать его, не было. Он чуть покачивался, связанный незримыми, страшными путами, руки его плотно обнимали тело, лицо, искажённое ужасом, красное от прилившей к голове крови, находилось на одном уровне с лицом Гарри. У висящего были совершенно белые волосы и косматая борода Деда Мороза.
– У меня больше нет этого, нет! Украдено много лет назад!
– Не лги Волан-де-Морту, Грегорович. Ложь он распознает сразу. Всегда распознавал.
Зрачки висящего расширились, увеличенные страхом, казалось, они вздувались, разрастаясь и разрастаясь, пока наконец их чернота не поглотила Гарри целиком…
Теперь он бежал по тёмному коридору за тучным, низеньким Грегоровичем, державшим над собой фонарь. Грегорович ворвался в комнату, к которой вёл коридор, и фонарь осветил её: похоже, тут находилась мастерская. В лужице света поплыли деревянные стружки, золото, а на подоконнике сидел на корточках молодой человек с золотистыми волосами, похожий на огромную птицу. За ту долю секунды, в какую на него падал свет, Гарри увидел на его красивом лице ликующее выражение, а затем незваный гость пальнул из своей палочки Оглушающим заклятием и, захохотав, аккуратно спрыгнул с подоконника спиной назад.