Гарри Поттер и Орден Феникса (Анна Соколова)
Шрифт:
— Она бы все равно его выгнала, — рассудил Дин. — Он же заодно с Дамблдором был.
— Это верно, — согласился Гарри, опускаясь в кресло рядом с Гермионой.
— Пусть только с профессором Макгонаголл все будет хорошо, — всхлипнула Лаванда.
— Ее принесли в замок, мы в окно спальни смотрели, — сообщил Колин Криви. — Выглядела она неважно.
— Мадам Помфри с ней разберется, — твердо заявила Алисия Спиннет. — Она еще никогда не подводила.
Гостиная опустела только к четырем утра. Гарри был как на иголках: перед глазами стояла картина убегающего в темноту Хагрида.
Заключительный экзамен — по Истории магии — предстоял во второй половине дня. После завтрака Гарри с превеликим удовольствием вернулся бы обратно в постель, но с утра полагалось напоследок все повторить. Поэтому, вместо спальни, Гарри, подперев руками голову и изо всех сил стараясь не заснуть, сидел в гостиной у окна и одну за другой штудировал одолженные у Гермионы лекции, стопка которых вздымалась на три с половиной фута.
В два часа пополудни пятикурсники вошли в Главный зал и заняли места перед экзаменационными билетами, разложенными обратной стороной вверх. Силы у Гарри были на исходе и хотелось лишь одного — чтобы все поскорее закончилось, побыстрее бы уйти и лечь спать. А завтра они с Роном пойдут на квиддичное поле — можно будет полетать на метле Рона — и станут наслаждаться свободой от зубрежки.
— Переворачивайте билеты, — стоя в торце Зала перед учениками, объявила профессор Марчбанкс и опрокинула гигантские песочные часы. — Можно начинать.
Гарри обреченно уставился на первый вопрос. Несколько секунд спустя до него дошло, что он не понимает ни слова; в стекло высокого окна колотилась оса и сбивала с мысли. Наконец, медленно и со скрипом, Гарри начал писать ответ.
Имена вспоминались с огромным трудом, даты беспрерывно путались. Четвертый вопрос: «Как, по-вашему, принятые в XVIII веке законы о волшебных палочках способствовали восстаниям гоблинов или, наоборот, позволили лучше их контролировать?» — Гарри не мудрствуя лукаво пропустил, решив вернуться к нему позже, если останется время. Попытался ответить на пятый вопрос: «Какие нарушения Статута Секретности произошли в 1749 году и какие меры были предприняты, чтобы предотвратить последующие нарушения?» — но мучительно подозревал, что пропустил ряд важных моментов: кажется, к этой истории каким-то боком имели отношение вампиры.
Он посмотрел дальше, ища вопрос, на который наверняка удастся вспомнить ответ, и наткнулся на десятый: «Опишите обстоятельства, которые привели к созданию Междумагической Конфедерации, и объясните, почему к ней отказались присоединиться ворлоки Лихтенштейна».
«Это я знаю», — вяло шевельнулось у Гарри в голове. Перед мысленным взором встал заголовок, написанный почерком Гермионы: «Образование Междумагической Конфедерации»… эту лекцию он читал как раз сегодня утром.
Гарри начал писать, изредка поднимая глаза на песочные часы, стоявшие на столе рядом с профессором Марчбанкс. Прямо перед ним сидела Парвати Патил, ее длинные черные волосы падали на спинку стула. Стоило Парвати повести
«…первым Верховным Главой Междумагической Конфедерации стал Пьер Бонаккорд, но его назначение оспаривалось магическим сообществом Лихтенштейна, потому что…»
Вокруг стоял сплошной скрип — перья царапали пергамент, будто крысы возились в норе. Солнце страшно напекло макушку. Чем же этот Бонаккорд так провинился перед магами Лихтенштейна? Гарри смутно помнилось, что там были замешаны тролли… Он снова тупо уставился в затылок Парвати. Вот бы применить Легилименцию, заглянуть ей в голову через затылок, как через окно, и посмотреть, чего такого натворили тролли, чтобы поссорить Пьера Бонаккорда с Лихтенштейном…
Гарри зажмурился и уткнулся лицом в ладони, чтобы унять, погасить обжигающее пламя под веками. Бонаккорд выступал за запрет охоты на троллей и за то, чтобы они получили права… а у Лихтенштейна были сложности с племенем особенно злобных горных троллей… да, точно.
Гарри открыл глаза — резануло ослепительной белизной пергамента и навернулись слезы. Он апатично нацарапал пару строк о троллях, потом перечитал написанное целиком. Получилось весьма бессодержательно и скупо, а ведь у Гермионы на эту тему была исписана не одна страница.
Гарри опять закрыл глаза, пробуя мысленно все вспомнить… Конфедерация впервые собиралась во Франции… да, об этом он уже написал…
Гоблины хотели принять участие, их выставили… об этом тоже написал…
А из Лихтенштейна никто не пожелал явиться…
«Сосредоточься», — приказал себе Гарри, прижимая ладони к лицу.
А перья вокруг все строчат нескончаемые ответы и там, впереди, тонкой струйкой течет песок в песочных часах…
Он опять шагает по прохладному темному коридору Департамента Тайн, шагает уверенно и целеустремленно, время от времени переходя на бег, движимый решимостью достичь, наконец, своей цели… черная дверь как обычно распахивается, и вот он уже в круглом помещении с множеством дверей…
Вперед, по каменному полу, через вторую дверь… на стенах и на полу пляшут световые блики, и снова это странное механическое пощелкивание… но откуда оно — нет времени посмотреть, нужно спешить…
На последних шагах, отделяющих его от третьей двери, он переходит на бег, дверь распахивается так же, как и предыдущие…
И снова он в огромном, как храм, зале, уставленном стеллажами со стеклянными сферами… сердце рвется из груди… добравшись до ряда под номером 97, он сворачивает налево и спешит по проходу…
Но в самом конце, на полу — чья-то фигура, черная, она шевелится там, как раненый зверь… Внутри все сжимается от страха… от возбуждения…
С его собственных губ срывается приказ: высокомерным, холодным, полностью лишенным человеческой теплоты тоном…
— Возьми это и дай мне… снимай с полки, быстро… мне нельзя прикасаться… а тебе можно.
Черная фигура на полу делает слабое движение. На глазах Гарри его собственная рука поднимает волшебную палочку, зажатую в длинных бледных пальцах… раздается надменный, ледяной голос: