Гарри Поттер и Орден Феникса (народный перевод)

Роулинг Джоан Кэтлин

— Но ты нашёл весьма забавный способ показать это! — воскликнула Миссис Лонгботтом. — Мой сын и его жена, — сказала она, высокомерно обращаясь к Гарри, Рону, Гермионе и Джинни, — их пытали до сумасшествия последователи Сами-Знаете-Кого.

Гермиона и Джинни тут же хлопнули себя руками по устам. Рон перестал вытягивать шею, пытаясь хоть глазочком увидеть родителей Невилла и был подавлен.

— Они были Аврорами, вы знаете, и их очень уважали в обществе магов, начала Миссис Лонгботтом. — Они были очень одарёнными, оба. Я… да,

Алиса, дорогая, что это?

Мама Невилла вышла из-за края палаты в ночной рубашке. На ней не было такого сияющего, счастливого лица, как Гарри видел у Моуди на старой фотографии Ордена Феникса. Её лицо было худым и старым, её глаза казались увеличенными, а её побелевшие волосы были тонкими и похожими на волосы умирающего. Похоже, она не хотела разговаривать, или, возможно, не могла, но она сделала робкое движение по направлению к Невиллу, что-то держа в своей обессилевшей руке.

— Опять? — спросила Миссис Лонгботтом немного устало. — Очень хорошо, Алиса, дорогая, очень хорошо — Невилл, возьми это, что бы это ни было.

Но Невилл уже протянул руку, в которую мама вложила пустую обёртку от Лучшей Надувающейся Жвачки Друбла.

— Очень хорошо, дорогая, — радостно произнесла бабушка Невилла с фальшью в голосе, взяв его маму за плечо.

Но Невилл спокойно сказал: «Спасибо, Мама».

Его мама поковыляла назад по палате, бормоча что-то себе под нос. Невилл дерзко взглянул на остальных, видимо ожидая, что они будут смеяться, но Гарри подумал, что он никогда не видел ничего менее забавного в своей жизни.

— Ладно, нам лучше уже возвращаться, — вздохнула Миссис Лонгботтом, надевая длинные зелёные перчатки. — Было очень приятно встретить здесь всех вас. Невилл, выбрось эту бумажку в урну. Она, должно быть, надавала тебе их уже достаточно, чтобы ты мог бы оклеить ими всю свою спальню.

Но когда они уходили, Гарри был уверен, что Невилл положил эту сладкую обёртку себе в карман.

Дверь за ними закрылась.

— Я никогда не знала, — сказала Гермиона, готовая расплакаться.

— И я тоже, — сипло ответил Рон.

— И я, — прошептала Джинни.

Они все посмотрели на Гарри.

— Я знал, — угрюмо произнёс он. — Дамблдор рассказал мне, но я обещал, что никому не скажу об этом… Это то, за что Беллатрикс Лестрандж заточили в Азкабан. Она пытала их Заклинанием Круциатус, пока они не потеряли рассудок.

— Так это сделала Беллатрикс Лестрандж? — шокировано прошептала Гермиона. — Это та женщина, чьё фото Кричер хранит у себя в убежище?

Наступила длинная тишина, прервавшаяся раздражённым голосом Локхарта.

— Ну посмотрите же! Не напрасно же я учился писать слитно!

Глава 24

Ментальное Заграждение

Кричер, как выяснилось, прятался на чердаке. Сириус сказал, что обнаружил его там, всего в пыли, без всяких сомнений, пытавшегося отыскать какие-нибудь ещё реликвии семейства Блэков,

чтобы спрятать их у себя в чулане. Хотя Сириус, казалось, был удовлетворен этой историей, она встревожила Гарри. Вновь объявившись, Кричер пребывал в лучшем расположении духа, его ожесточенное бормотание несколько приутихло, и приказы он выполнял покорней, чем обычно, хотя раз или два Гарри ловил домового эльфа на том, что тот жадно пялился на него, но тут же отводил взгляд, когда видел, что Гарри это заметил.

Гарри не рассказывал Сириусу о своих смутных подозрениях, ведь теперь, когда Рождество было позади, его жизнерадостность итак испарялась на глазах. В то время как дата их возвращения в Хогвартс приближалась, он становился все более склонным к тому, что миссис Уизли называла «приступами депрессии (дословно: угрюмости, мрачности, сумрачности — на заметку корректорам)», при которых он становился раздражительным и неразговорчивым и часами пропадал в комнате Бакбика. Его подавленное настроение распространялось по дому, подобно ядовитому газу просачивалось в щели под дверями и постепенно заражало всех остальных.

Гарри не хотелось опять оставлять Сириуса в компании одного только Кричера, впервые в жизни он не горел желанием вернуться в Хогварц. Возвращение в школу означало бы снова попасть под тиранию Долорес Умбридж, которая за время каникул, вероятно, поспособствовала принятию дюжины-другой новых декретов; не было теперь и Квиддиша, которого он мог ждать с нетерпением, ведь его отстранили от полетов; кроме того, существовала вероятность, что из-за приближения экзаменов их будут ещё больше нагружать домашними заданиями; а Дамблдор по-прежнему был далеко. По правде говоря, если бы не Общество Защиты, то он, вероятно, попросил бы у Сириуса позволения покинуть Хогвартс и остаться на Гриммаулд-Плейс.

К тому же, в последний день каникул произошло событие, заставившее его, в полном смысле этого слова, побаиваться возвращения в Школу.

— Гарри, дорогой, — сказала миссис Уизли, заглядывая в их с Роном спальню, где оба они играли в колдовские шахматы, а Гермиона, Джинни и Живоглот следили за происходящим на доске, — не мог бы ты спуститься в кухню? Профессор Снейп хотел переговорить с тобой.

Гарри не сразу понял, о чем она говорит; одна из его ладей вступила в ожесточенную схватку с пешкой Рона, и он с энтузиазмом подстрекал её.

— Размажь её, раздави, она — всего лишь пешка, тупое ты создание. Простите, миссис Уизли, так о чем вы говорили?

— Профессор Снейп, дорогой. В кухне. Хочет перекинуться с тобой парой слов.

Гарри в ужасе открыл рот. Он оглянулся на Рона, Гермиону и Джинни, все трое ответили ему изумленными взглядами. Живоглот, которого Гермиона с трудом удерживала в течение последней четверти часа, радостно прыгнул на доску так, что все фигуры с визгом кинулись врассыпную, ища укрытие.

— Снэйп? — беспомощно спросил Гарри.