Гать. Задержание
Шрифт:
— А к Дорохову не заходили? — негромко спросил Андрей, внутренне подобравшись, словно ждал услышать нечто важное.
А кто это? — удивился Лозовой и застыл посреди комнаты. — Не знаю такого…
А разве Мария Степановна не рассказывала вам его историю? — в свою очередь, удивился Кудряшов, вставая с перевернутой табуретки, на которой сидел возле поддувала. — Странно… Дорохов, как он говорит, тоже был в отряде, только не на болоте, а на берегу. Разведчиком партизанским… Вам разве не приходилось об этом слышать?
— Нет… — растерянно произнес Лозовой и дрожащей рукой снова надел очки, — первый раз слышу. Послушайте, Андрей Петрович, да вы меня прямо к жизни заново возвращаете! Надо же такое — еще один мой
Андрей не перебивал его. Он ждал, пока Константин Павлович успокоится, чтобы продолжать разговор. А Лозовой все ходил по горнице, и на его возбужденном лице были написаны неподдельное волнение и радость. Неожиданно он остановился и, вынув из кармана маленькую склянку, вытряхнул на ладонь таблетку и сунул в рот.
— Нитроглицерин, — тихо сказал он, виновато поглядев на Андрея, и покачал головой. — Что поделаешь, Андрей Петрович, годы… А тут радость такая… Только, — он закрыл глаза и несколько мгновений сидел не шевелясь, ожидая, пока подействует лекарство, — только почему же Мария Степановна мне ничего об этом не сказала? Ведь мы так долго с ней говорили… И о Тимофее, и о ней самой. Непонятно… Может, забыла? Невозможно такое… А, Андрей Петрович?
— Тут сложная история, Константин Павлович. — Андрей помолчал, обдумывая ответ. — Во время войны, как утверждает Дорохов, он был послан Тимофеем Смолягиным на службу к фашистам. Сначала воду им возил… — Тут Андрей замолчал, прикидывая, стоит ли говорить все, как было на самом деле: — Часть у них стояла в районе Выселок какая-то секретная, вот он туда воду и возил.
— Да что, там же школа шпионская была! — вскрикнул Лозовой и тут же снова схватился за сердце. — Мы же только перед самым боем догадались об этом… Нам и задача была дана: обнаружить школу гестапо… Я же именно на нее напоролся в ту злополучную ночь, Андрей Петрович! Может, этот Дорохов как раз и был тем разведчиком, который раскрыл ее? Может, как раз он помог Тимофею раскрыть провокатора, которого к нам заслали? Так это же живой герой вашей будущей книги, Андрей Петрович!
Сердце Андрея сжалось от волнения, но перебивать беспорядочную речь он не торопился. Он знал по работе с людьми еще из комсомола, как важно дать человеку выговориться. Как важно уметь выслушать человека, не перебивая его, мысленно выстроить схему дальнейшего разговора. Слушая, Кудряшов сопоставлял сведения из архивов, обнаруженных белорусскими чекистами, и тем, что рассказал Лозовой.
— Какого провокатора? Все думают, что отряд погиб в результате карательной операции фашистов… Во всяком случае, это похоже на правду, — вымолвил он, когда Лозовой умолк.
— И я так думаю, Андрей Петрович, — негромко сказал Лозовой и, присев на диван, обхватил голову руками. — Потому что провокатор был разоблачен еще до боя. Сообщить гитлеровцам расположение он не мог: новые люди за пределы острова не отпускались… Появился этот человек непонятно. Однажды утром я готовился заступать на боевое дежурство и ждал, когда со мной будет говорить Смолягин. У нас так было заведено: каждый, заступающий на дежурство, инструктировался командиром. Ждал, ждал, потом подхожу к комиссару, а он в этот момент вышел из командирской землянки. Подхожу и говорю, что так, мол, и так, боец Лозовой готов заступить, а он вдруг перебил меня и говорит: «Слушай, Лозовой, ты можешь оказать первую помощь раненому?» Ну я докладываю, что прошел курсы санинструкторов в свое время и, если медикаменты есть, то могу. Комиссар огляделся и говорит: «Заходи в нашу землянку, и чур — держи язык за зубами!» Захожу. На топчане лежит парень в порванном красноармейском обмундировании, в крови весь. Снял остатки гимнастерки, вижу два пулевых ранения. Одно в голову, другое в область живота. Вижу, дела плохие:
Провокатор оказался… — Константин Павлович передернул плечами, и брезгливая гримаса пробежала по его лицу. — Ну, разговор в отряде с ним был короткий — вывели ночью на гать и без стрельбы убрали… Да, наверняка это помог отряду наш разведчик. Уточнил, выяснил все… Нет, Андрей Петрович, завтра же иду к Дорохову… Завтра же! И ребят с собой всех возьму: пусть послушают рассказ старого партизана… Но только почему Мария Степановна и словом о нем не обмолвилась?
— А я же говорил, что история… — Андрей помолчал. — Дорохова непростая… Понимаете, Константин Павлович, он служил у оккупантов лесничим. Служба Дорохова у фашистов налицо, а подтвердить его участие в отряде некому. Погиб отряд, никого в живых не осталось. Кроме вас…
Лазовой прошелся по горнице, остановился около мерно тикающих ходиков и потрогал гирю, подвешенную вместо груза. Слегка поправил ее, потом повернулся и, выдохнув воздух, тихо сказал:
— Самое страшное, Андрей Петрович, что и… ну я тоже о нем ничего никогда не слышал… Понимаете меня? Не слышал!
— Здравствуй, Андрей свет Петрович, — Петров пожал Кудряшову руку, — полковник сейчас будет. Присаживайся.
Андрей прошел к столу и сел напротив Петрова. Раскрыл папку с документами, хотел что-то сказать.
— Потерпи, Андрей Петрович, — произнес Петров, — вижу, что неймется… Давай лучше у полковника кабинет проветрим.
Он распахнул настежь окно, и в прокуренный кабинет клубами ворвался морозный воздух, захлопали шторы, из пепельницы посыпался на стол пепел.
— Ему ж курить совсем нельзя, — ворчал Геннадий Михайлович, — Сердце… и ранение у него в легкое было очень серьезное. Говоришь, говоришь…
— Простите, Геннадий Михайлович, — Андрей решился задать давно мучивший его вопрос, — а вы давно полковника знаете?
— Давно… А почему это тебе в голову пришло? — удивился Петров и внимательно посмотрел на Андрея.
— Да так… Мне кажется, что вас связывает очень давняя дружба. Я бы сказал, боевая, что ли…
— Психолог. — Петров улыбнулся. — Во время войны я у него связным был… И было мне тогда тринадцать годков…
Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно вошел Росляков. На середине комнаты он остановился и поежился.
— Геннадий, опять твои фокусы с окном?
— Уже закрываю.
Владимир Иванович с ходу опустился в кресло, вытащил сигарету и закурил.
— А где Егоров? Позови его, Андрей, пожалуйста.
Через минуту все были в сборе, и Росляков, закуривая вторую сигарету, спросил:
— Кто начнет?
— Разрешите мне, Владимир Иванович?
— Начинай, Андрей Петрович.
Андрей рассказал о беседе с Лозовым, повторил некоторые, на его взгляд, интересные детали рассказа Смолягиной и Дорохова.
— Так… А твое какое мнение?
Андрей помолчал, собираясь с мыслями.