Гать. Задержание
Шрифт:
— Здравствуйте, тетка Зинаида… — не очень решительно произнес Игнатьев и, сняв шапку, поклонился. — Тут до вас товарищ приехал. Поговорить ему надо с вами…
— Пущай говорит, — милостиво разрешила тетка, лукаво посмотрев на Андрея. — Только, судари вы мои, недосуг мне стоять, так что вы поколите мне дрова, а я тем временем и поговорю.
Делать было нечего, Игнатьев, покачав головой, скинул дубленый полушубок и стал колоть дрова, а Кудряшов, усмехнувшись на теткину ловкость, присел рядом с ней на здоровенный комель
— Зинаида…
— Степановна…
— Зинаида Степановна, не помните ли вы, кто жил в деревне во время войны? — скороговоркой выпалил Андрей.
— Эк, милый, как же не помню? Всех помню. Только девять домов в Писцове было, сейчас четыре осталось… Старики помирают, а молодые норовят в город податься иль на центральную усадьбу, к кину поближе.
Тетка Зинаида задумалась, полезла в карман телогрейки, достала пачку «Примы». Ловко закурила и, с удовольствием затянувшись, бросила взгляд вдоль улицы, словно что-то припоминая.
— С краю Белохвостовы жили, — проговорила она, — потом хохлы — Костенки, дале Ножкины… Настька беркулезная, сводная сестра Алферова Ивана.
Андрей замер.
— Как вы сказали?
— Настька беркулезная. У Настьки мать-то при родах померла, вот ее Алфериха и кормила грудью почти с год. Считай, совсем родными с Иваном почитались. Померла она в сорок четвертом. Доконал беркулез.
— А жену Ивана Алферова вы знали?
— Груньку-то? Как не знала… — тетка обидчиво поджала губы, — я Груньку век помнить буду… Гнилой сруб мне продала… Мужика-то ее перед самой войной в лесу браконьеры порешили, так она посередь самой войны примака в дом привела.
— Какого примака? — не понял Андрей.
— Обыкновенного. Ты коли, коли, милый, — прикрикнула она на устало разогнувшегося Игнатьева. — У нас свой разговор, а у тебя свой… Обыкновенного, с руками и ногами. Жила-то она на кордоне алферовском, а потом сюда перебралась, к Настасье. Так до самого конца войны и жила…
— Вы не ошибаетесь, Зинаида Степановна? — переспросил Кудряшов.
— Как это ошибаюсь? — возмутилась тетка Зинаида. — Да я у нее в сорок четвертом году вот этот самый сруб и купила. Даже бумага с сельсовета есть.
— Ничего не понимаю, — произнес Андрей. — Разве Алферова не погибла во время войны?
— Кто, может, и погиб, только не Грунька… — ехидно заявила тетка Зинаида, выбрасывая окурок и сплевывая на снег. — Эта баба нигде не погибнет. Мужичонка, правда, ей плохонький попался, болел, почти из избы не показывался. Его Грунька пристроила в госпиталь, в котором работала…
— А куда она потом девалась?
— Кто его знает… — Тетка пошамкала губами. — Сруб и избенку продала и уехала с госпиталем.
— Вестей никаких от нее не было?
— Как не было? Было. Году в пятидесятом письмецо мне пришло, все про Ваську Дорохова расспрашивала. Этот хлюсг у фашистов служил, — тетка понизила голос
Андрей и Игнатьев переглянулись.
— А чего это вас всех до Груньки потянуло? — с любопытством спросила тетка Зинаида. — Этот самый учитель-то уж больно интересовался, словно свататься к ней хотел. И Маруська потом прибегала.
— А разве Смолягина не знала, что Алферова осталась жива? Она раньше не интересовалась?
— Милок, не те времена были, чтоб кем-то интересоваться! Да Маруська к тому ж, окромя себя, никем никогда не интересовалась…
— Спасибо, Зинаида Степановна, большое спасибо…
— А вы чего, уходите? — огорчилась тетка Зинаида. — А то б покалякали еще… Дров-то вон сколько…
— Мария Степановна, — Лозовой встал из-за стола и аккуратно смахнул пылинку с рукава пиджака, — скажите, а почта есть в деревне?
— А как же… Пятый дом от меня.
— Позвонить по межгороду можно оттуда?
— Вообще-то телефона нет, но можно попросить Веру, она по служебному закажет.
Лозовой надел пальто, шапку.
— Так говорите, Вера… — Он задумчиво повертел в руках перчатки. — Надо директору школы позвонить… Волнуется, наверное…
— Знаешь что, Константин, пойду-ка я с тобой. Мне-то Вера не откажет — крестная.
Вера оказалась молоденькой девчушкой, круглолицей и розовощекой.
— Номер телефона?
— Львов, пожалуйста… — Лозовой замялся. — Директор в доме отдыха сейчас… На лыжах катается.
— Костя, я пойду… По хозяйству дел много. Ребятишек-то кормить надо.
— Да, да, Мария Степановна… Какие разговоры. Я поговорю и домой.
Львов дали через час. Лозовой осторожно приложил трубку к уху и негромко сказал:
— Это я… Да, да, заканчиваем. Много материалов собрали. Для нашего музея боевой славы… Да, я же говорю, что нашел уникальные материалы, но, к сожалению, в очень плохом состоянии. Что вы говорите? Нет, ничего невозможно разобрать… Хорошо, конечно, захвачу… Да, знакомых тут встретил… по отряду партизанскому. Кого? Дорохова Василия Егоровича, сейчас лесником работает… Да… Жив, здоров… А вообще надо с вами посоветоваться… да, как музей по-новому оформить. Хорошо, как приеду, зайду… До свидания.
Лозовой положил трубку и какое-то время стоял, словно забывшись.
— Поговорили, Константин Павлович?
— Что?
— Поговорили с директором? — Вера с улыбкой смотрела на Лозового.
— А… да, да. Спасибо. Сколько я вам должен?
— Рубль сорок три…
— Андрей Петрович, — голос Рослякова звучал глухо, — быстро к начальнику управления со всеми материалами по смолягинскому отряду и Егорову скажи.
Когда Кудряшов и Игорь вошли в кабинет начальника управления, там были Росляков и Петров.