Гайдар

Камов Борис Николаевич

«Черт с ним. Пусть стоит. Через час мы его развяжем».

«Стоит Дункан у дерева. Прислушался. Старые круглые часы над башенкой. Хрип цепей. Стоит Дункан у дерева… лицо его спокойно. Он даже слегка улыбается. А глаза его глядят прямо, честно и открыто».

А ребят задержали. Они помогали разгружать грузовик. За это их должны были подвезти, а машина сломалась.

«Выпрямился Дункан и смотрит. Никого нет. Удивление на лице Дункана…» Увидела привязанного Дункана чужая бабка, закричала: «Караул!» Примчалась на крик Женя. «Узнал ее, обрадовался Дункан и

говорит: «Девочка, подойди, развяжи мне руки».

Стоит, опустив букет, охваченная страхом Женя.

–  Подойди скорей. Что же ты стоишь?

–  * Да, но я боюсь.

–  Подойди, тебе говорят, и развяжи быстро, или я напишу, какой ты трус, твоему папе.

–  Ты?… Папе?… Куда?…

–  …Да, в Ленинград, твоему папе.

–  Ты, в Ленинград? Но кто ты?

–  Ты меня знаешь - я Дункан».

Конечно, его могли обвинить, что он проповедует «нездоровую рахметовщину», а «команда» его - «обыкновенные разбойники». Но это не имело значения. Для него было важно, что в действительно жестоком эпизоде ссоры проявлялся характер Дункана. Такому командиру можно верить. «Я не боюсь, - говорил Дункан Гейке, - ни тебя, ни себя».

Ум и воля Дункана объяснили стойкость и убежденность мальчишеского командира в спорах с дядей, неплохим, однако недалеким человеком.

«Где ты пропадаешь ночами?
– спрашивал дядя.
– Кто вчера вылез от тебя через окошко? Почему, когда я вернулся, на углу сада, на черемухе, горел зеленый фонарь?»

«Это… это значит, все спокойно. И все могут спать».

«…Так… Однако я фонарь снял, потушил - и все равно все спали спокойно».

«Нет, не все. Я не спал. Дядя! Мы никому плохого не делаем. Я вам не говорил, мы играем. Ну, что вам, обидно или завидно?»

«Это не игра! Играют днем. Возьмут футбольный мяч или идут в лес. Прыгают, скачут… (Смотрит.) Почему у тебя синяк возле глаза?»

Мальчик, запнувшись:

–  Мы… мы вынуждены были отколотить несколько мальчишек. Ну, а они, конечно, не стояли сложа руки. И вот получилось…»

«Мы! Да кто это мы? Покажи мне их, сделай милость.
– Иронически кричит: - Эй, «мы», где вы? Покажитесь, откликайтесь!»

Вдруг лицо его настораживается. Он слушает… на стене звякнул колокольчик…

«Это они?»

Повесть «Дункан и его команда» становилась вещью для него очень личной. Это был его ответ уже покойному сэру Бадену Пауэллю, японскому микадо и германскому фюреру, которые, эксплуатируя влечение к романтике, лишали детей детства, растя маленьких солдат. Это был также его ответ «знатокам» детей и детской литературы.

Он был военным человеком, солдатская судьба которого не сложилась, но он мог бескомпромиссно анализировать то, что ему было известно. И говорил в своих детских книгах о том, что его по-взрослому тревожило.

Еще в набросках у него было:

«Что - война?»

«Нет… Война далеко».

Но по мере того, как писал, война приближалась. Новую повесть начинал с того, что Женя и Оля едут на дачу. У газетных киосков - очереди. Шелест страниц и одно только слово:

«Тревожно»…

Но его тревога была глубже той, о которой пока сообщали газеты. И он прямо говорил в повести о том, что не давало ему покоя.

«Дядя Дункан - не профессиональный актер. Он инженер и актер-любитель… Роль ему не удается», - писал в черновике.

«Кого вы играете?» - спрашивает дядю Ольга.

«Я играю старого инвалида-партизана, который уже немного не в себе. Он живет близ границы «И сердце его сжимается при мысли». И он боится, что враги перехитрят и «нападут» проберутся оттуда, откуда их не ждут смелые, но молодые красноармейцы… Знаете… тревожно… Тревожно… Он стар, но он много видел. Они же молодые… Смеются. После караула в волейбол играют… Девчонки там у них разные…

Поет:

За тучами опять померкнула луна.

Я третью ночь не сплю в ночном дозоре.

Ползут в тиши враги,

Не спи, моя страна.

Я стар… Я слаб…

О горе мне… О горе…

Меняя голос и подражая хору:

–  Старик, спокойно… Спокойно…

«Что значит спокойно?» - взволнованно спрашивает Ольга.

–  …А это значит, спи спокойно, старый дурак. Бог весть, что тебе втемяшилось в голову. А все бойцы и командиры давно уже на своем месте…

Но тема тревоги, вроде бы приглушенная хором, в конце повести возникает снова - в другой арии того же старика, исполняемой дядей:

Я третью ночь не сплю.

Мне слышится все то же

Движенье тайное в угрюмой тишине.

Винтовка руку жжет.

Тревога сердце гложет,

Как двадцать лет назад

Ночами… на войне…

«Дела с кино»

Когда уже стало очевидно, что книга получается, опять начались «дела с кино». Ему предложили, не дописывая повести, сделать из «Дункана» кинокартину. А книгу выпустить потом.

Резоны были такие: сценарий, как только он будет готов, запустят сразу в производство, потому что ставить нечего. Фильм в короткое время увидят несколько миллионов. Тем более такая тема, дорог каждый день. И потом сценарий обещал заметно больше «злата и серебра», обстоятельство немаловажное.

О н согласился.

И довольно скоро пожалел.

После того как подал заявку, долго не приходило никакого ответа. Работа над повестью прервалась. А над сценарием не начиналась. «Очень жаль, - писал он домой, - что я ничего не знаю о своих делах в кино - это несколько сбивает мои планы».