Гайдар

Камов Борис Николаевич

«Я тут подумаю, посоветуюсь».

…В законченном варианте «Судьбы барабанщика» оставалось ощущение тревожного и драматичного времени.

«Прощай!
– думал я об отце.
– Сейчас мне двенадцать, через пять - будет семнадцать, детство пройдет, и в мальчишеские годы мы с тобой больше не встретимся…»

Тревожность чувствовалась и в той пустоте, которая образовалась вокруг Сережи, когда не стало рядом отца. Эту пустоту не могла заполнить равнодушная забота вожатого Павла Барышева, который передавал свои указания Сереже через дворника

или, в лучшем случае, оставлял записки в почтовом ящике. Пустоту подчеркивала и отчужденность Платона Половцева, который дорожил «своим честным именем».

Сережа мужественно «ходил по пустым комнатам и пел песни. Ложился, вставал, пробовал играть с котенком и в страхе чувствовал, что дома… сегодня все равно не усидеть». Мальчик мчался в парк, в свою странную компанию: ведь без людей человек не может жить.

А вскоре Сережу начала преследовать уже иная мысль. Прочитав (после отъезда с «дядей» из дому) объявление в газете: «Разыскивается мальчик четырнадцати лет, Сергей Щербачов…», Сережа представлял, как его всюду ищут и как о нем говорят: он, «вероятно, будет плакать и оправдываться, что все вышло как-то нечаянно. Но вы ему не верьте, потому что не только он сам такой, но его отец осужден тоже».

Однако он не снимал ответственности и с самого Сережи. Мальчик был виноват в том, что сразу уступил нахальному напору Юрки Карякина, в том, что, зная, с кем имеет дело, купил у Юрки фотографический аппарат, который, конечно, оказался хламом, но стоил Сереже больших денег. Аппарат стал «капканом». В одиночку Сереже было уже не выпутаться. И возврат к тому, «как живут все», оказался для мальчика не прост. А мог бы не состояться и вовсе, если бы не отец, который дал Сереже силы вырваться из темного омута примером всей своей прежней, незабываемо и прекрасно прожитой жизни.

Когда Сережа увидел из укрытия, что «дядя» и Яков собираются бежать, с облегчением подумал: «Пусть уйдут!» И в то же мгновение «кто-то строго спросил Сережу изнутри»:

«А разве можно, чтобы бандиты и шпионы на твоих глазах уходили куда им угодно?… Выпрямляйся, барабанщик!
– повторил… тот же голос.
– Выпрямляйся, пока не поздно»…

–  Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку…

Но выпрямляться… не хотелось.

«Выпрямляйся, барабанщик!
– уже тепло и ласково подсказал… все тот же голос.
– Встань и не гнись! Пришла пора!»

Сережа Щербачов «сжал браунинг. Встал и выпрямился…».

«Барабанщик», как он его называл, писался быстро. Когда летом тридцать седьмого журнал «Детская литература» попросил его дать автобиографию, непременно указав, над чем работает, сообщил:

«Сейчас я заканчиваю повесть «Судьба барабанщика». Эта книга не о войне, но о делах суровых и опасных…»

«Барабанщик» на время заслонил для него сценарий с «испанской темой» и отодвинул «Талисман» - «о войне».

Он пишет «Судьбу барабанщика» летом под Москвой. Потом, как ему кажется, наверняка уже «заканчивает» осенью в Солотче. Работает «каждый день регулярно».

«Жизнь здесь

сейчас глухая, - сообщал он, - дачников нет. Летают огромные стаи птиц, осыпаются листья, и время для моей работы самое подходящее…»

Поэтому, возвратясь в Москву, тут же уехал дописывать «Барабанщика» в Головково.

«Живу тихо, глухо, одиноко, - жаловался Фраерману 9 января 1938 года.
– Взялся за работу. Выйдет ли чего - не знаю! Вернусь, закончив повесть, к первому, из пяти листов оставлю, кажется, полтора-два. Остальное чушь, белиберда. Все плаваю поверху, а нырнуть поглубже нет ни сил, ни уменья…»

К счастью, печальное это настроение длилось недолго. Возвратясь в феврале в Москву, диктует и правит повесть, а затем отдает ее сразу в Детиздат и «Пионер». Отзывы о «Барабанщике» поступают одобрительные. Одесская студия предлагает, не откладывая, ставить по «Судьбе барабанщика» фильм. Едет в Одессу. Оттуда сообщает: «Я сижу. Крепко работаю. Меня хвалят».

Наступила осень. «Барабанщик» готовился к парадному своему шествию: готова была верстка в Детиздате и «Пионере». Ивантер не возражал, чтобы он дал отрывок в журнал «Колхозные ребята». В Одессе начинали съемки фильма, а «Пионерская правда» 26 октября поместила на первой странице:

«Ребята, на днях мы начинаем печатать большую новую повесть. Какую? Это вы скоро узнаете. Следите за газетой…»

Он сам следил за газетой нетерпеливее ребят, пока 2 ноября на первой странице все той же «Пионерки» не прочитал:

«Ребята! Сегодня мы начинаем печатать большую повесть А. Гайдара «Судьба барабанщика». Читайте начало повести на 4-й странице».

Под отрывком стояло: «Продолжение следует».

Продолжения не последовало.

В «Пионере» верстку сразу сняли. Отдельное издание, полностью подготовленное, приостановили.

Он пошел в Детиздат - главный редактор его не принял, тогда о н открыл двухкопеечной монетой французский замок и вошел в кабинет сам. Но и в кабинете главный редактор ничего толком объяснить не мог.

…А началось все, по разговорам, с того, что он оставил отрывок повести в журнале «Колхозные ребята». Журнал был маленький, поэтому отрывок, который принес, был тоже невелик. В редакции же сказали, что «по отрывку судить трудно и надо прочесть всю вещь». Этого оказалось достаточно, чтобы поползли слухи, «будто повесть запрещена».

Раза два по привычке зашел в библиотеки. Принимали его смущенно. Книг своих на полках уже не видел. Правда, ему объясняли, что все на руках.

Он передумал наново всю свою жизнь, начиная с мальчишеских лет. Кроме ошибок, совершенных по молодости и по глупости (за них расплатился сполна!), да еще вдобавок под влиянием болезни, он ни в чем ни перед кем не был виноват. И готов был это заявить кому и где угодно…

Награда