Гайдзин
Шрифт:
— Спасибо, огромное спасибо. — Джейми сделал большой глоток и почувствовал себя немного лучше. Он встал и от души сказал: — Я всем сердцем надеюсь, что у тебя все сложится хорошо, Малкольм.
— Да, я знаю, Джейми. И у тебя все тоже будет нормально. Спокойной ночи.
В тишине своей комнаты Малкольм с удовольствием вытянул ноги в сторону камина, с нетерпением ожидая завтрашнего дня и новых сведений от Горнта.
Он станет ключом к Тесс.
Есть своя ирония в том, что я нужен ему так же, как и он нужен мне, и при этом мы враги. У меня есть предчувствие, что мы всегда ими будем. Какова же его цена? Это будет что-то,
Сегодня для Андре настало время второго свидания с Хинодэ. Ровно десять дней, двадцать два часа и семь минут назад он видел её во всем её великолепии, та ночь навсегда отпечаталась в его памяти.
— Добрый вечер, Фурансу-сан, — застенчиво сказала она, её японский звучал как музыка. Передняя комната начиналась сразу за маленькой верандой; их дом стоял в саду Трех Карпов, благоухающем в этот вечер, как благоухала она сама. Золото с коричневым — цвета зимы — изысканно заиграли на её кимоно, когда она поклонилась ему и показала на подушечку напротив себя. Позади неё сёдзи в её спальню была приоткрыта, позволяя видеть край футонов и покрывал, которые станут их первой постелью. — Саке подано так, как, мне сказали, вы любите. Прохладным. Вы всегда пьете саке прохладным?
— Да-да, я... я люблю вкус более хорошо. — Он обнаружил, что запинается, его японский звучал грубо, руки словно мешали ему, он не знал, куда их деть, ладони были влажными от пота.
Она улыбнулась.
— Странно пить холодные напитки зимой. Ваше сердце остается холодным и зимой, и летом?
— И-и-и-и, Хинодэ, — ответил он, сердце стучало у него в ушах и в горле. — Мне кажется, мое сердце как камень уже так долго, думаю о тебе, не знаю, горячее, или холодное, или какое. Ты прекрасна.
— Это только для вашего удовольствия.
— Райко-сан рассказала тебе обо мне, да?
Её раскосые глаза спокойно смотрели с белого лица, брови были выщипаны, и на их месте нарисованы две ровные дуги, высокий лоб, линия волос мыском спускалась посередине — примета, предвещавшая раннее вдовство, — черные волосы, убранные в высокую прическу и закрепленные черепаховыми гребнями, как ему хотелось распустить их.
— Что Райко-сан сказала мне, я забыла. Что вы сказали мне, перед тем как поставить подпись, принято и забыто. Сегодня мы начинаем. Это наша первая встреча. Вы должны рассказать мне о себе — все, что вы хотите, чтобы я знала. — В её глазах появился огонек, и они весело прищурились. — Времени будет довольно, да?
— Да, пожалуйста, я надеюсь, вечность.
После того как по прошествии дней условия контракта были оговорены, записаны, прочитаны, перечитаны и изложены в простых словах, которые он мог понять, он был готов подписать бумагу в присутствии её и Райко. Тогда он призвал на помощь все своё мужество:
— Хинодэ, пожалуйста, извинить, но должен сказать... должен сказать правду. О скверне.
— Пожалуйста, в этом нет нужды, Райко-сан рассказала мне.
— Да, но... но, пожалуйста, извините меня... — Слова давались ему с трудом, хотя он повторил их перед этим дюжину раз; к горлу вновь подступила тошнота. — Должен сказать один раз: я заразился дурной болезнью от своей любовницы, Ханы. Излечиться невозможно, прошу прощения. Никак. Вы заразитесь... должны заразиться, если...
— Да, я понимаю и принимаю это, и я настояла, чтобы в моем контракте было записано, что я снимаю с вас всякую вину, касающуюся нас, всякую вину, вы понимаете?
— А, вина, да, понимаю вину. Благодарю вас и...
Выдавив из себя слова извинения, он бросился вон из комнаты, и его вырвало так, как не рвало ещё никогда в жизни, сильнее, чем когда он обнаружил, что заразился, сильнее, чем когда он нашел Хану мертвой. Вернувшись, он не стал извиняться, да от него и не ждали этого. Женщины все понимали.
— Прежде чем я подпишу, Фурансу-сан, — сказала она, — как для вас есть важные вещи, так и мне важно спросить, обещаете ли вы дать мне нож или яд, как это записано в контракте?
— Благодарю вас. Об обеих важных для нас вещах не нужно упоминать впредь или обсуждать их. Вы согласны, пожалуйста?
— Да, — ответил он, мысленно благословляя её.
— Тогда все решено. Вот, я подписала, пожалуйста, подписать и вы, Фурансу-сан, а Райко-сан будет нашей свидетельницей. Райко-сан говорит, что наш дом будет готов через три дня. На четвертый день от сегодняшнего я почту за честь принять вас.
На четвертый день, сидя напротив неё в их маленьком убежище, он был поглощен её красотой; масляные лампы горели ярко, но не слишком.
— Этот дом нравится вам, Хинодэ? — спросил он, стараясь придать голосу заинтересованный тон, но одержимый одним лишь желанием скорее увидеть её нагой.
— Более важно, чтобы он нравился вам, Фурансу-сан.
Он понимал, что она делает только то, чему её обучали; ответы и жесты выходили у неё механически, она изо всех сил старалась, чтобы он почувствовал себя легко и свободно, не выдавая при этом своих собственных чувств. В отношении большинства мужчин-японцев он обычно мог сказать, что они думают, в отношении японских женщин — почти никогда, с другой стороны, то же самое можно было бы сказать и о француженках. Женщины настолько скрытнее нас, настолько практичнее.
Хинодэ выглядит такой спокойной и довольной, сидя передо мной, подумал он. Кипит ли она внутри, как вулкан, печалится или ужасается, или наполнена таким страхом и отвращением, что все её чувства словно онемели.
Матерь Благословенная, прости меня, но мне все равно сейчас — все равно позже, возможно, я посмотрю на это иначе, но не сейчас.
Почему она согласилась? Почему?
Но этого вопроса он не должен задавать никогда. Тяжело выполнить это условие, и все же оно добавляет остроты или является тем, что уничтожит меня, нас. Мне все равно, скорее!
— Не хотите ли вы поесть? — спросила она.
— Сейчас я... я нет голодный. — Андре не мог оторвать от неё взгляда, не мог скрыть своего желания. По лицу сбежала капелька пота.
Её полуулыбка осталась прежней. Легкий вздох. Потом, лениво продлевая каждое мгновение, тонкие пальцы развязали оби, она встала, и верхнее кимоно упало на пол. Все это время она смотрела на него, невозмутимая, как статуя. За верхним кимоно последовало нижнее, потом первая рубашка, за ней — вторая и, наконец, набедренная повязка. Она неторопливо повернулась раз, потом второй, показывая себя ему, затем подошла и встала перед ним. Безукоризненная во всем.