Газета Завтра 7 (1056 2014)
Шрифт:
"ЗАВТРА". Ваш любимый роман Достоевского?
Валентин ТЕПЛЯКОВ. Люблю "Идиот". Но "Братья" - это же архетипические характеры, потрясающие судьбы, мощь человеческой натуры. Жаль, не вошла в спектакль, ну, никак не вписывалась в композицию последняя сцена, когда Катерина приходит к Мите после суда. Великая сцена! Грустно: в МХТ идут иностранцы, все это смотрят, а потом увозят впечатления о том, что у нас в театре, освященном такими выдающимися именами, делается. Иностранцы думают, что это наш эталон, вершина развития современного русского театра, раз это происходит в
"ЗАВТРА". Что у вас в замыслах?
Валентин ТЕПЛЯКОВ. Я попытался прикоснуться к Достоевскому вместе с артистами и выстроить спектакль через артиста, и режиссура направлена на вскрытие авторского содержания. Это сложнее, чем фантазировать не по существу. Когда я вижу как "Ревизор" начинается с зимней рыбной ловли, то - вопрос: а почему не в сауне или, простите, в сортире? Эта безответственность, мотивированная принципом "пипл схавает", посеет такую "разруху в мозгах", что мало никому не покажется, чемоданы не успеют собрать А в замыслах - уезжать не собираюсь, буду и дальше противостоять некоторым сегодняшним тенденциям в театре. Нести свой крест и веровать. Хотелось бы поставить "Три сестры", и чтобы на сцене были не маргиналы из подворотни, а генеральские дочки, одним словом - люди иной генерации И верю, что зритель все поймет, как и сегодня он все понимает
"ЗАВТРА". Вы оптимист?
Валентин ТЕПЛЯКОВ. Скорее стоик. Не имею права сдаваться.
Этот материал нравится 1 пользователю
Апостроф
Владимир Бондаренко
13 февраля 2014 1
Культура Общество
Александр ЗАВЬЯЛОВ. Впотьмах. Повесть. - СПб.: Издательство "Левша-Санкт-Петербург", 2013. - 184 с.
Не ведал, кто автор этого произведения, но после знакомства с книгой точно мог сказать, что он не молод летами и не стар душой. А еще - что явно не на своём месте живёт.
"Вдруг открылось, почему история - курам на смех! Творят её не мудрецы, прозревающие вселенские смыслы, а пацаны с горящими глазами, кому мир кажется глупой лягушкой. И чешутся руки взрезать эту живую нелепость, сунуть нос в потроха и, узрев, как всё просто внутри и ничто там не тайна, храбро подправить Творца. А потом, обозлившись, что плоть еле дышит, а дух вот-вот отлетит, бойко сшить на живую нитку, на дурака приставляя голову к заднице И ждать - как оно квакнет и побежит"
Но в наше время Интернета невозможно человеку нигде укрыться - где-то да мелькнет его след, зафиксированный бездушной (бездушной ли?) машинерией. Поэтому представляю Александра Владимировича Завьялова, 1945 года рождения, годом старше меня, грешного: "В 1977 году Судьба сбросила с телеги, превратив в хромого инвалида. Вольным фотографом славно
Жаль, не видел я этих инсценировок и не слышал о них - интересно было бы сравнить и сопоставить их с описанием жития и смерти Клима Чичилясова (он же - Беловерцев).
Платонов Завьяловым в книге не упоминается, зато Гоголь с Достоевским - в наличии, и немалом. Вместе с Пушкиным, Лермонтовым и Толстым, кстати. На меньшее автор не согласен.
"Чичилясов за Богом полез в русскую классику.
Она оглушила безбожием.
Пушкин
Женщина, фатум, честь, красота, гармония, правда, зло Земными страстями горел Пушкин. Бог мало занимал Пушкина. Он поминался всуе. Как рифма и образ.
Лермонтова околдовал Демон. Бог был злой силой, гнетущей страдающего кумира.
У Гоголя за всяким словцом ухмылялся черт. Ни сном, ни духом тут Богом не пахло!.. Какой, к черту, Бог?! Нос, спрыгнув с лица, шёл в мундире молиться в Казанский собор. Гоголь наплодил чертовщины такую гибель, что, насмерть перепугавшись ("Темно во мне!"), кинулся к попам, дабы обучили молитвой угомонить живущую в нем нечисть. Благочестивые батюшки надоумили сжечь написанное. Богобоязненный Гоголь послушно спалил второй том "Мертвых душ".
Достоевский с Толстым взялись за Бога всерьёз. Тема сильно язвила обоих - Россию трясло от ересей.
Оба гения тоже носили в себе микроба безбожия. Комплекс вины повернул их к вере
Чичилясов сразу почуял: если б не жгло Достоевского сомнение главное сомнение века!!! - "есть Бог или нет?" - не вышло б столь огненной температуры.
Мир Достоевского - истеричен, криклив, непредсказуем. Все друг друга трясут за грудки, аж трещат-рвутся рубахи: "веруешь в Бога аль нет?!"
Нервный, колючий сквозняк знобит всякую душу, сунувшую нос в Достоевского
Лев Толстой обаял простотой и земным, надежным уютом. Мир Толстого - многолюден, звучащ и пахнущ. Многоцветен и полон чувств
Но вот что насторожило в Толстом.
В Божьем мире царит СВОБОДА. Всяк волен творить зло и добро, повинуясь природной сути. В мире ж Толстого свободы нет. Это у Достоевского "всё дозволено!", мятущийся дух, и не понять, откуда сквозняк. В мире Толстого сквозняков нет. Тут воздух неподвижен, и наглухо законопачена всякая щель, куда может подуть свобода После Толстого никто про Бога не думал"
Такая вот история русской литературы "от Чичилясова" (или всё-таки "от Завьялова"?)
Ни с чем тут не соглашусь - "оглушить безбожием" русская литература может только человека, абсолютно далекого и от веры, и от Бога.
Александр Завьялов не таков. Таков только его герой, не видящий и не признающий ничего, кроме собственного существования. Но - познающий себя и осознающий себя как "свечу горящую", которая впотьмах греха и безвременья, напоследок вспыхивает ослепительным светом преображения: "Тревога ошпарила Чичилясова. Облизав языком пересохшие губы, он посмотрел туда, откуда был зов.