Газлайтер. Том 27

Володин Григорий Григорьевич

— Лакомка, ну и как это понимать! — бросаю жене по мыслеречи.

В ответ слышу весёлое, совершенно нераскаявшееся:

— Ну, прости, мелиндо! Не удержалась! Ну а как я могла по-другому?! На моем месте ты бы так же поступил!

Тяжело вздыхаю. Сам подставился. Расслабился, позволил себе выдох — и, конечно же, именно в этот момент получил в спину. Ну что ж, теперь поздно отступать. Убегать уже не вариант. Хотя стела в соседнем зале… нет, ладно, приму с честью этот удар, как вариант.

Молча склоняю голову.

Алира торжественно возлагает

корону на мою голову. И в эту секунду — двери зала с грохотом распахиваются.

На пороге появляется Феанор. Глаза пылают, голос срывается на высокие ноты:

— Значит, надела уже?!

— Да! — гордо сообщает Алира, выпятив пышную грудь. — Мы выбрали короля!

Он делает шаг вперёд, не сводя с меня взгляда:

— Тогда время для нашего поединка настало, Филинов!

Я смотрю на него устало. Как же ты меня достал…

Выпрямляюсь. Краем глаза замечаю, как Лакомка прикрывает рот ладонью от волнения.

— Ну что ж, Воитель, — произношу я спокойно. — Будет тебе поединок.

Глава 7

Поместье рода графов Опчикарских, Московское Великокняжество

— Папа, что это вообще было? — Михаил не сдерживал раздражения. — Ты месяцами сидишь в Антарктике — ни письма, ни звонка. А потом вдруг заявляешь, что мы теперь в клане графа Филинова. Какого-то провинциального рода, папа! Мы же сами — один из сильнейших домов! Это нас должны просить о покровительстве, это мы должны поглощать других!

Мерзлотник молча смотрел на старшего сына. Они находились в старом семейном доме — в просторном, чуть прохладном кабинете с высоким потолком, где стены хранили шёпоты предков, а мебель помнила и крики, и молчание.

Он вернулся в Москву совсем недавно, в то время как Данила праздновал свою победу над монахами. В Антарктиде — как и у всей группы «Тибет» — для старого ледовика дел больше не оставалось. Он мог бы остаться на торжестве, потискать пару альвиек, поднять бокал, произнести пафосную тост-речь… Но выбрал возвращение в семью.

Теперь он снова занимал своё кресло главы рода. Сидел в нём так, будто и не уезжал вовсе. На лице — едва заметная полуулыбка: насмешливая, снисходительная, усталая. Как у человека, который уже всех пережил — и даже спорить с молодыми считает не делом, а рутиной.

— Миша, — бросил Мерзлотник. — Тебя смущает, что мы вошли в графский клан?

— А что же ещё! — всплеснул руками Михаил. — Мы никогда ни под кого не ложились. Всегда были только под Царём — и никем больше! А теперь вдруг между нами и троном появилась прослойка, как в слоёном пироге.

— Дурень, — бросил Мерзлотник, уже с нажимом. — Я тебя чему учил? Судить не по титулам. Смотреть на человека, а не на герб.

— И на кого мне смотреть, папа? — в голосе Михаила прорезалась злость. — На простолюдина, который каким-то чудом выскочил в графы?

В углу, на диванчике, тихонько сидела Василиса, жена Михаила, забежавшая по

хозяйственным вопросам, да ненароком угодившая в семейную ссору. Она вжалась в подушки, будто желая слиться с мебелью. Симпатичная, утончённая, правда, с длинноватым носом. Михаилу она нравилась ещё со времён института, именно за это — за скромность, за умение не встревать, когда говорят мужчины. Сейчас она молчала. Но по глазам читалось одно: «ой, как же неловко».

Мерзлотник фыркнул.

— Ты сам себя слышишь, Мишка? Сейчас, в это самое время, в Антарктиде Данила устроил праздник. Там — Царь, Багровый Властелин, Председатель Организации. Три самых сильных мужика на всём белом свете. И все они собрались из-за Данилы. Им что, заняться нечем, по-твоему? Чтобы мёрзнуть в глуши, среди снегов, пить за его здравие и вручать дорогущие подарки? Да даже без титула он сейчас выше любого князя. Потому что сильные мира сего — слушают его.

Михаил резко качнул головой:

— Папа, ты с ума сошел! Какая разница, насколько сильный бывший простолюдин? Мы — род Опчикарских! Всегда были под Царём — и только под ним. Мы не встраиваемся в чужие цепочки!

Мерзлотник прищурился.

— Значит, я с ума сошёл, да?..

Михаил прикусил язык, но поздно спохватился.

— Папа, чего ты сразу? Не об этом речь вообще…

Грандмастер льда повёл плечом, встал из кресла — движение спокойное, но тяжёлое, как поступь танка. Развернулся к Василисе:

— Василисочка, выйди, пожалуйста. Нам с сыном надо поговорить по-мужски.

Жена наследника, не говоря ни слова, поднялась. Платье чуть шуршало о пол. Она кивнула мужу, свекру, и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

— Ну, что, сынок? Похоже, ты охренел. — мягко, почти ласково сказал Мерзлотник. И прежде чем Михаил успел понять, что происходит, — схватил его за ухо.

Михаил взвизгнул. Скорее от неожиданности, чем от боли. Но всё равно — звучно.

— Пошли-ка, сынок, в спортзал, — скомандовал Мерзлотник. — Устроим спарринг. Пока до тебя не дойдет, как устроена жизнь, и пока в твоей голове не щёлкнет, в каком мире живём, — разговоров больше не будет.

— Пап, может, не надо?.. — из уст широкоплечего Мастера это звучало жалобно, почти детски.

— Надо, надо, — отрезал Мерзлотник и потащил его к выходу.

Жену сына он специально заранее отправил — чтоб не видела, как её муженёк будет сейчас позориться. А то ещё внуков от них ждём, не к чему молодым перед друг другом терять лицо. Это ведь потом сказаться может и в постели молодоженов.

* * *

Пока Феанор радуется моим словам, я прислушиваюсь к ощущениям. Стальная корона, увесистая на вид, сидит на голове неожиданно легко. Почти не ощущается — это работают руны Гумалина, без сомнений. Казид постарался на славу: втихаря состряпал такую тонкую работу, что и не скажешь. И правильно сделал, что из стали. Золотая мне ни к чему — ещё бы начали золото переводить на всякую мишуру.