Где апельсины зреют
Шрифт:
Глафира Семеновна старалась переводитъ. Управляющій смягчился и общался по франку въ день сбросить за комнату. Николай Ивановичъ продолжалъ торговаться. Кончили на двухъ франкахъ, убавили франкъ за кипятокъ.
— Ахъ, ярыги, ярыги! Ахъ, грабители! восклицалъ Николай Ивановичъ, выбрасывая деньги по счету. — Ни копйки за это на чай гарсонамъ, швейцарамъ и двушкамъ!
Черезъ часъ они хали въ омнибус съ чемоданами на станцію желзной дороги. Глафира Семеновна сидла въ углу омнибуса и дулась. Ей ни за что не хотлось узжать,
— Прощай, славный городъ Ницца! Чтобы теб ни дна, ни покрышки!
XXX
Ивановы и Конуринъ подъзжали къ желзнодорожной станціи.
— Батюшки! Да это та-же самая станція, на которую мы и изъ Марселя и изъ Монте-Карло пріхали, — говорилъ Николай Ивановичъ. — Сказала ли ты въ гостинниц, чтобы насъ везли на ту дорогу, по которой въ Италію можно хать? — спросилъ онъ жену.
— Сказала, сказала. А то какъ-же? Прямо сказала; ля гаръ пуръ Ромъ.
— А разв Римъ-то по-французски ромомъ называется? — удивленно задалъ вопросъ Конуринъ.
— Да, да. Римъ — Ромъ по-французски, — отвчала Глафира Семеновна.
— Фу, ты пропасть! Такой городъ и вдругъ похмельному зовется: ромъ! А еще папа живетъ! Стало быть блый и красный ромъ-то оттуда къ намъ и привозится?
— Да почемъ-же я-то знаю, Иванъ Кондратьичъ! Насъ объ винахъ въ пансіон не учили.
— Та-же самая дорога, что въ Римъ, что въ Монте-Карло, теперь ужъ я вижу… — продолжалъ Николай Ивановичъ, вынимая изъ кармана карту желзныхъ дорогъ и смотря въ нее.
Заглянула въ карту и Глафира Семеновна и сказала:
— Дйствительно, та. Вотъ Ницца, откуда мы демъ, — ткнула она пальцемъ, — вотъ за красной чертой Италія. Видишь, написано: Италія? Вотъ мы такъ подемъ въ Италію, потому что другой дороги изъ Ниццы нтъ. А вотъ по пути и Монте-Карло. Вотъ оно напечатано: Монте-Карло.
— Мимо вертепа стало быть подемъ? — спросилъ Конуринъ Глафиру Семеновну.
— Мимо, мимо.
— Вотъ съ удовольствіемъ-то плюну на станціи.
— И я съ тобой вмст,- подхватилъ Николай Ивановичъ.
— А какъ это глупо будетъ. Словно дти… — сказала Глафира Семеновна. — На которомъ мст ушиблись, на то и плюютъ. Совсмъ бородатыя дти.
Остановились у станціи. Носильщики потащили багажъ. Сопровождавшій омнибусъ человкъ изъ гостинницы сталъ спрашивать, куда сдавать багажъ.
— Ромъ, Ромъ, Ромъ… — твердила Глафира Семеновна.
— Въ Ромъ или въ Коньякъ, но только вонъ изъ вашего славнаго города Ниццы, — прибавилъ, смясь, Конуринъ.
Человкъ изъ гостинницы повелъ ихъ къ касс, сдалъ багажъ, купилъ имъ билеты до Рима и заговорилъ, что-то объясняя.
— На итальянской границ нужно будетъ пересаживаться въ другіе вагоны, — перевела Глафира Семеновна. — Но затo эти билеты дйствительны на четырнадцать дней и мы по пути, если захотимъ,
Въ голов ея въ это время мелькнула мысль, что во время пути она, можетъ быть, успетъ уговорить мужа и Конурина сойти въ Монте-Карло и остаться тамъ часа на три до слдующаго позда, чтобы отыграться въ рулетку.
— Гд тутъ останавливаться! — махнулъ рукой Николай Ивановичъ. — Прямо въ Римъ. Изъ Рима въ Неаполь, оттуда въ Венецію и домой…
— Да, да… Въ Римъ такъ и въдемъ. Пусть ромомъ насъ угощаютъ… — подхватилъ Конуринъ и опять прибавилъ:- Скажи на милость, вотъ ужъ не думалъ и не воображалъ, что Римъ хмельной городъ.
Человкъ изъ гостинницы, исполнивъ свою миссію по сдач багожа и покупк билетовъ, привелъ Ивановыхъ и Конурина въ залу перваго класса, поставилъ около нихъ ихъ сакъ-вояжи и пледы съ подушками и, снявъ фуражку, остановился въ ожидающей поз.
— Что? Пуръ буаръ теперь? на чай хочешь? спросилъ, улыбаясь, Николай Ивановичъ. — А зачмъ путешественниковъ въ гостинниц грабите? Мы — рюсъ, вы — франсе и должны въ мир жить, потому что друзья, ами. Какое-же тогда “вивъ ли Руси” съ вашей стороны? На вотъ полъ-четвертака. А больше не дамъ. Не стоите вы, черти!
Онъ далъ мелкую серебряную монету. Черезъ нсколько минутъ подошелъ поздъ изъ Марселя, отправляющійся до итальянской границы и супруги Ивановы и Конуринъ засли въ купэ вагона. Когда поздъ тронулся, Конуринъ перекрестился.
— Ни изъ одного города не узжаю съ такимъ удовольствіемъ, какъ изъ этого, проговорилъ онъ.
— Есть чмъ хвалиться! Молчали-бы лучше. Вдь это-же срое невжество и ничего больше, отвчала Глафира Семеновна. — Люди со всхъ сторонъ сюда на отдыхъ собираются, благодарятъ Бога, что попали въ этотъ благословенный край, а вы радуетесь, что узжаете!
— Да какъ-же не радоваться-то, ежели ни пито ни дено, столько денегъ здсь посяли!.. А оставайся больше — еще-бы посяли.
— Ршительно ничего не извстно. Бывали случаи, что люди до послдняго рубля проигрывались, потомъ ставили этотъ рубль, счастье къ нимъ обертывалось и они уйму денегъ выигрывали. Сколько разъ я читала объ этомъ въ романахъ.
— Да вдь романы-то враки.
— Ахъ, Боже мой! Да самимъ-то вамъ разв не случалось наблюдать, что во время проигрыша счастье вдругъ обернется?
— Случалось-то случалось, что говорить!
— Ну, а въ Монте-Карло вы всего только одинъ вечеръ и играли. Разв можно судить о своемъ счастьи по одному вечеру?
— Такъ-то оно такъ… Это дйствительно… Это грхъ говорить… Ну, да ужъ узжаемъ, такъ и слава Богу.
— Ничего не значитъ, что узжаемъ. Подемъ мимо Монте-Карло, можно и остановиться въ немъ. Наши билеты поздные на дв недли дйствительны. Уговорите только моего баши-бузука остановиться, кивнула Глафира Семеновна на мужа.
— Глаша! Не соблазняй, крикнулъ тотъ.