Где апельсины зреют
Шрифт:
— А это мало разв, мало? подхватилъ Николай Ивановичъ. — На эти, деньги мы цлое путешествіе сдлали отъ Петербурга до Парижа, а тутъ вдругъ въ одномъ паршивомъ Монте-Карло столько-же…
— Врешь. Въ Монте-Карло и въ Ницц, все вмст, и на троихъ мы только тысячу четыреста четвертаковъ проиграли, не рублей, а четвертаковъ.
— А вдь за четвертакъ-то мы по сорока копекъ платили.
— Да что объ этомъ говорить! Если такъ сквалыжничать и расчитывать, Николай Иванычъ, то не надо было и заграницу здить.
Подъемная машина остановилась и вагонъ распахнулъ двери въ благоухающій садъ. Пахло кипарисами, пригртыми весеннимъ солнцемъ, шпалерой шли цвтущія блыми и красными цвтками камеліи, блестлъ лимонъ въ темнозеленой листв. Ивановы и Конуринъ шли по алле сада.
— Природа-то, посмотри, какая! — восторженно говорила Глафира Семеновна мужу:- А ты упираешься, ворчишь, что мы здсь остановились.
— Я, Глаша, не супротивъ природы, а чтобы опять дураковъ не разыграть и деньги свои ярыгамъ не отдать. Природу я очень люблю.
— И я обожаю. Особливо ежели подъ апельсиннымъ деревцомъ, да на апельсинныхъ коркахъ водочки выпить. — откликнулся Конуримъ и прибавилъ:- А отчего мы ни разу не спросили себ на апельсинныхъ коркахъ настоечки? Вдь ужъ наврное здсь есть.
— А вотъ сейчасъ потшимъ васъ и спросимъ, — отвчала Глафира Семеновна.
Они вышли къ главному подъзду игорнаго вертепа. На лво отъ подъзда виднлся ресторанъ съ большой терассой. У подъзда и около ресторана толпилось и шныряло уже много публики, на терасс также сидли и завтракали.
— Такъ въ ресторанъ? — спросилъ Николай Ивановичъ.
— Погоди немножко, пройдемся… Мн хочется хорошенько вонъ на той дам платье разсмотрть, — сказала Глафира Семеновна. — Удивительно оригинальное платье. Она въ пальмовую аллею пошла. Кстати и пальмовую аллею посмотримъ. Смотри, клумбы съ розами… Въ март и розы въ цвту. А латаніи-то какія на открытомъ воздух и прямо въ грунту! Вдь вотъ этой латаніи непремнно больше ста лтъ. И пальм этой тоже больше ста лтъ. Ихъ года по рубчикамъ, оставшимся отъ старыхъ листьевъ, надо считать.
— Вы платье-то на дам разсматривайте, которое хотли, да поскорй и въ ресторанъ, чтобы на апельсинныхъ коркахъ… — проговорилъ Конуринъ.
— Да потерпите немножко. Нельзя-же сразу въ платье глаза впялить, не учтиво. Мы обойдемъ вотъ всю эту аллею и тогда въ ресторанъ. Николай Иванычъ, наслаждайся-же природой, наслаждайся. Вдь ты сейчасъ сказалъ, что любишь природу. Смотри, какая клумба левкою. Наслаждайся… — лебезила передъ мужемъ жена.
— Да я и наслаждаюсь, угрюмо отвчалъ мужъ.
Аллея обойдена, платье разсмотрно. Они взошли за терассу ресторана и сли за столъ.
— На апельсинныхъ корочкахъ-то, на апельсинныхъ корочкахъ-то… напоминалъ
— Сейчасъ, отвчала Глафира Семеновна и, обратясь къ гарсону, спросила:- Эске ву заве о-де-ви оранжъ? Совсмъ забыла, какъ корки по французски, прибавила она. — На коркахъ… Ву компрене: оранжъ… желтая корка… жонь…
— Шнапсъ тринкенъ… хлопалъ себя Конуринъ передъ гарсономъ по галстуху.
Гарсонъ недоумвалъ.
— Апорте муа оранжъ, сказала наконецъ Глафира Семеновна.
Гарсонъ улыбнулся и принесъ вазу съ апельсинами.
Глафира Семеновнаоторвала кусокъапельсинной кореи и показала ее гарсону.
— Вуаля… О-де-вы комса…
Гарсонъ пожималъ плечами и что-то бормоталъ.
— Не понимаетъ! Видите, мужчины, какъ я для васъ стараюсь, а онъ все-таки не понимаетъ.
— Да чего тутъ! Не стоитъ и хлопотать! Пусть принесетъ блой русской водки! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — О-де-вы рюссъ есть? Ву заве?
— Oui, monsieur…
— И закуски, закуски… Горъ-девръ… отдавала приказъ Глафира Семеновна. — Аля рюссъ… О-де-вы, горъ девръ… А апре — дежене пуръ труа персонь.
— Странно, что въ апельсинной стран живутъ и водіій на апельсинныхъ коркахъ не дерясутъ, — покачивалъ головой Конуринъ,
— Кажется, ужъ я для васъ стараюсь, но нтъ у нихъ этой водки да и что ты хочешь, — проговорила Глафира Семеновна. — Ну, да вы простой выпейте… Ты ужъ, Николай Иванычъ, выпей сегодня основательно, потому можетъ быть водки-то русской въ Италіи и не найдется. Да и наврное не найдется. Вдь это только въ Ницц держутъ и въ Монте-Карло, гд русскихъ много, а то вдь она и въ Париж не везд имется; въ первую нашу поздку въ Парижъ на выставку ея нигд не было.
— Да что ты это предо мной лебезишь такъ сегодня? — удивился мужъ.
— Угодить теб хочу, — отвчала жена.
Завтракъ былъ на славу и, заказанный не по карт, стоилъ всего только по четыре франка съ персоны. Мужчины осушили бутылку русской смирновской водки и, покрывши ее лакомъ, то есть запивъ краснымъ виномъ, развеселились и раскраснлись.
— Глаша! На радостяхъ, что мы сегодня отъ сихъ прекрасныхъ мстъ узжаемъ, я хочу даже выпить бутылку шампанскаго! Ужъ куда ни шло! воскликнулъ Николай Ивановичъ.
— Да конечно-же выпей…
— И я бутылку шампанскаго ставлю на радостяхъ! прибавилъ Конуринъ.
— Шампань! Де бутель шампань! отдалъ приказъ Николай Ивановичъ, показывая гарсону два пальца. — Шампань секъ и фрапе. Компрене? Каково я хмельныя-то слова знаю! Совсмъ, какъ французъ, похвастался онъ. — Что другое — ни въ зубъ… ну, а хмельное спросить — просто на славу.
Выпили и шампанское.
— Ну, теперь въ вагонъ — и шляфенъ: на боковую… сказалъ Николай Ивановичъ. — Скоро-ли, Глаша, поздъ-то отходитъ? Спроси.