Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
— Ты наказала меня, я все понял и принял к сведению.
— Что? — вытягивает шею и приближается к моему лицу. — Что ты понял, что принял к сведению…
Мило, но в то же время опасно и немного страшно, Антония смотрится, когда сильно злится. В особенности, когда сердится и злится на меня. Ее зрачок полностью скрывает разноцветную радужку красивых глаз, становится черным-черным угольком из племени древних антрацитов, сверкающим, но бездонным и весьма опасным. Сейчас Смирнова — безжалостная демоница, готовая растерзать меня, съесть заживо, без хлеба, масла, соли и кайенского перца.
— Я хочу поговорить
Нет! Нет! И еще раз нет! Потому что я этого не хочу. Это лишнее, а она совершенно не права.
— С чего бы? — убираю руки и пристально слежу за тем, что она теперь делает.
Тоник отходит от меня до той отметки, пока не утыкается своим мягким местом в край обеденного стола, за которым мы все дружно завтракали и полуночничали с Сергеем, когда он пытался воспитывать меня, намеками о борделях досаждая.
— То есть?
Вот и я говорю:
— То есть?
— Петь…
— Красноречивее не скажешь, Ния. Ты сбежала фактически из-под венца, наплевав на мнение толпы и на того же Мантурова, с которым, прежде чем поцеловаться со мной, решаешь все честно обсудить. Он что? Твоя совесть, которая никак не затыкается, или…
— Я хочу ему все объяснить.
Пиздец! А это даже очень занимательно и, сука, охренительно интересно.
— Ния-я-я, — пронзительно пищит мальчишка.
Тонька вздрагивает и отвлекается, поворачивает голову в ту сторону, где он находится и громко спрашивает у мелкого:
— Что у тебя случилось, детка?
«Детка»? Это говорит та, которая называет ребенка незаконнорожденным, практически нарекает каждый раз ублюдком, бесхозным, брошенным пацаном, безотцовщиной, а свою сестрицу костерит за необдуманный поступок распоследними словами, абсолютно не стесняясь в лексике, которую по отношению к обоим полушутя или полусерьезно употребляет.
— Смотли! — пищит мальчишка.
«Не уходи!» — почти шепчу направляющейся из кухни в зал Антонии. — «Куда ты?».
Какой еще Егор? Какие на хрен беседы и объяснения? О чем, да по какому поводу, зачем, в конце концов, в чем вообще сакральный смысл того, что она собирается сделать или брошенному мужику рассказать?
Помещение, в котором я нахожусь, просторное, огромное, а мыслей очень много и все кружат, вращают воспаленное сознание, закручивают воронку, захватывая большие биты информации, которую я стал напрочь забывать. Они заставляют меня воображать ужасные картины, как…
Она вдруг остается с ним! Внезапно возвращается! Любезно дает им новый шанс. Уходит от меня… Бросает…
«Мы вместе, Ния!» — не знаю, что из этого выйдет, но я два дня официально встречаюсь с Антонией Смирновой и не собираюсь слушать страдания ее души о том, как нехорошо и не по-женски она поступила с моим предшественником. Он не был таковым… Он был кем угодно, но только не ее мужчиной… Если бы… Да, блядь, так ведь не бросают! Ее поступок вполне очевиден и не нуждается в пояснениях «производителя». Если «клиент», конечно, руководство пользователя прочитал, прежде чем приступил к «эксплуатации».
— Нет! — пялюсь в широкое, почти панорамное окно, запоминаю каждый камушек, веточку, кустик, которые засекаю во дворе. — Нет, нет, нет…
— Петя? — ее руки проходят сквозь меня. Так я это вижу, так чувствую, так все понимаю. Тоня со спины обнимает меня и прислоняется щекой к
— Нет.
— Я извинюсь.
— Он в этом не нуждается. Поверь, я знаю, о чем говорю. Ты унизишь его еще больше. Это…
— Я поговорю с ним, Велихов. Не приказывай мне. Ничего не выйдет, если ты будешь себя вести со мной, как хозяин.
— Я не хозяин, — поворачиваю голову и профилем ей отвечаю. — Ты свободна, но…
— Естественно, — хмыкает стопроцентно ухмыляющаяся Смирнова. Уверен в том, что Тонька улыбается. Ее сбившееся дыхание, теплый воздух, который я ощущаю, когда она меня касается, говорят о том, что шавочке смешно.
— Поцелуй меня, — хриплю и быстро добавляю. — Пожалуйста…
Смирновы сильно задерживаются. Мы с Нией успеваем пообедать, до слез из глаз посмеяться над какой-то чокнутой комедией, которую находим на одном из телевизионных каналов, затем немного, в течение сорока пяти минут или даже часа просто помолчать и посидеть в громкой от безмолвия тишине, внимательно рассматривая друг друга. Пару раз трогаем губами губы, пока шустрый малый отвлекается на свои занятия, а когда вдруг возвращается к нам, протягивая какого-то кислотного обормота, мы с Тосиком растягиваемся по сторонам и одновременно подкатываем глаза, отыскивая при этом на высоком потолке косметические недостатки: трещины, пятна и даже плесень, которой покрывается этот дом, когда идут затяжные ливневые дожди.
В три пополудни дружной компанией выдвигаемся на прогулку, развлекая пацана, который и возле детской горки и качелей все же умудряется искоса приглядывать за нами, смущая Тузика, которого я своим носом и зубами терзаю в районе основания тонкой нежной шеи.
Прекрасный опыт… Без пошлости и грубости, без вызова и игр, без пари, споров, без провокаций, которыми обычно промышляем, когда остаемся с Тонькой наедине.
— Переезжай ко мне, — шепчу на ухо сидящей на подвесной большой качели рядом со мной Смирновой. — Тонь, что скажешь?
— Родители вернулись, — она кивает в сторону ворот. — Господи! — всплескивает руками и закрывает ими рот. — Свят…
— Переезжай ко мне, Тосик? — не обращаю внимания на ее возможную истерику, обхватываю за плечи и притягиваю к себе. — Слышишь?
— Он погиб? Свят ушел? Нет, нет, нет. Петя, ты веришь? Он умер?
Машина Сергея въезжает во двор и накатом подбирается к парадным ступеням. Транспорт не успевает остановиться, как его задняя пассажирская дверь распахивается и из салона автомобиля пулей вылетает Юля, которая спотыкается на первой же ступени лестницы, сильно растягивается, словно раненое, подстрелянное браконьером красивое и хрупкое животное, елозит лбом марш, ползет наверх и жутким голосом орет.
— Петя! — Тонька прячется на моей груди, сильно прижимается ко мне, пальцами цепляется за рубашку, всхлипывает и монотонно повторяет. — За что, за что, за что, за что? Моя сестричка, любимая, любимая, такая дорогая…
Я слышу, как глохнет двигатель машины, как сильно завывает ветер, как четко и ритмично хлопает лопаткой Игорь по пластиковым формочкам, как с довольно громким щелчком открывается дверь водителя и вижу, как медленно выходит сильно спавший с лица всегда улыбчивый Сергей.