Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

Высокий, статный, крепкий, сильный, физически здоровый, ладно скроен и привлекателен для противоположного пола, разумеется… А ведь я почти не помню его, вернее… Не знаю, какой он на самом деле. Был или еще есть! Я не верю… Не верю, что наша старая компания потеряла молодого человека, с которым мы играли в детскую войнушку, затем гоняли мяч на этом вот футбольном поле, которое протаптывали наши чересчур спокойные отцы, дрались до кровавых соплей за что-то дельное и стоящее нашего внимания, перерастали юношеский пубертат и просто по-настоящему дружили. Я не верю, что его больше с нами нет. Этого не может быть!

Мудрый —

старший офицер, отправившийся выполнять свой служебный долг и не вернувшийся домой. Сегодня у капитана или майора, возможно, даже подполковника, появится шанс на возвращение в семью, в которой его ждет любимая женщина, маленький сынишка и расстроившийся от неприятного известия отец…

Смирнов расстроен, он удручен и сильно озабочен. А завтрак — наверное, в большей степени из-за этого, из-за явного ненастроения главы семьи — проходит в очень напряженной обстановке. Женя периодически бросает на меня какой-то нехороший, словно испытывающий или изучающий, взгляд; Юля почти ничего не ест сама, зато внимательно следит за сыном, неторопливо возящем мягкой ложкой по смешной тарелке с ушами и пластиковым приоткрытым ртом, подмигивая мне и выпуская кашу при каждом звонком смешке, которым он одаривает мое кривляние, когда в ответ на его заигрывания я свожу на нос глаза и демонстрирую язык, играя кончиком; а Тоник… Антония сидит напротив и мягко, очень мило, как будто даже элегантно улыбается. А самой младшенькой смешно? Что ее так веселит? Неужели я…

— Зачем ты это делаешь, Тузик? — стою за ее спиной, дую в темный завитой затылок, глазами щупаю кожу на тонкой шее и краем уха прислушиваюсь к тому, чем занят пацан, тяжело вздыхающий на месте, которое отведено ему под игры в большой комнате.

— Не напирай, — она вполоборота отвечает.

— Стесняешься? — становлюсь впритык, задеваю носом женские волосы и, раздув сильно щеки, выпускаю теплую воздушную струю в Тонькин затылок.

— Что? — шипит и как будто даже прислушивается к тому, что я спрашиваю.

— Тебя маленький племянник смущает? — наклоняюсь и в самое ухо произношу. — Бесстыжая…

— Отодвинься, — дергает локтями, пытаясь силой убрать от своей спины меня.

— Как ножка, лживый щенок? Отошла и быстро выздоровела? А было ли там растяжение, о котором ты трещишь второй день? Ты врушка, Ния?

Даже интересно, что сейчас ответит:

«Спасибо, что спросил. Побаливает и на погоду досаждает. Я всегда правду говорю, милый Велихов»

или

«Какая нога? Со мной все хорошо, Петруччио. Совсем, что ли, обнаглел? В чем-то нехорошем подозреваешь? А причины для этого у тебя есть?».

— Уже не болит, — сухо отвечает.

Я так и думал! Ее ответ не удивителен, а скорее, слишком очевиден. Пока Смирнова разбирается с посудой, я терроризирую ее назойливым вниманием, постоянным и ощутимым для нее присутствием.

— Новости рассказать? — обхожу Нию и упираюсь задницей в край рабочего кухонного стола. — Вчера уснула и даже недослушала.

— Что-о?

— Утомилась, говорю. С чего начать?

— Начни с начала. Давно уже пора, — не смотрит на меня, зато особое внимание уделяет чистой и сухой посуде, которую расставляет по своим местам. — Ты не мог бы? — протягивает мне тарелки и глазами указывает, куда конкретно я должен закинуть их.

— Без проблем, — быстро выполняю. — Итак? — по-прежнему

сохраняю бешеную интригу.

— Да скажи уже, — даже подпрыгивает от нетерпения и любопытства. Смирнова попискивает и сверкает взглядом. — Сколько можно?

— Все на мази, Тузик. Мы развернемся и нам улыбнется счастье в виде стабильного дохода из месяца в месяц. Знак качества — Велихов и Ко.

Эк меня раздуло-то! Приклеилось тавро, словно жвачка к нёбу, и не желает с языка сползать.

— Что ты сделал, Велихов и Ко? — по ее голосу слышу, что точно издевается и даже осмеливается ставить под сомнение мои слова.

По правде сказать, особо-то и не старался, а всего лишь в подходящий момент на очень нужные кнопочки нажал. Между прочим, одну из них она сама утопила, даже не подозревая об этом. Моему отцу симпатизирует Антония, он ради нее, по-видимому, на все готов. Странные, очень странные отношения… Ладно, подумаю об этом позже, а там глядишь и вовсе болт забью. У папы есть моя любимая мама, а на подлость и измену старший Велихов при всех своих достоинствах и недостатках стопроцентно не способен и не готов, к тому же он бесконечно повторяет, что Тосик ему, как маленькая родственница, которой у него никогда не было. Гриша грезит дочерью, а Ния круто вписывается в образ, который подкидывает воспаленная фантазия папаши. Пусть мечтает и старательно помогает своей названной дочери добиться определенных успехов там, где она пока тянет лямку и, чего уж тут, стопудово выживает.

— Один твой взрослый поцелуй, Тузик, и я все в подробностях расскажу, — подмигиваю ей.

— Считаешь, это разумная цена? — Тонька ставит руки себе на пояс и, быстро оглянувшись, засекает положение играющего с какими-то кубиками и грузовыми машинками племянника.

— Он никому не скажет, Ния. Между нами, между мужчинами…

— Я все знаю про эту вашу солидарность. Что ты натворил, Петруччио?

— Все в рамках закона.

Подумаешь! Всего лишь слегка нагнул своего дядьку и двоюродную сестру и «бархатно» укомплектовал отца, сподвигнув его на откровенный разговор с братвой, которая в некотором смысле вложится в наш бизнес. Ребятам придется чуток подтянуть пояски исключительно ради блага «Шоколадницы».

— Это не ответ. А значит, поцелуй ты не заслужил.

Это ей так кажется. Двигаюсь задницей по поверхности, вплотную приближаюсь к то и дело отвлекающейся на мальчика Смирновой, и подобравшись, наконец-то обнимаю шуструю за талию.

— Подари ласку, Тузик, — одной рукой придерживаю, а пальцами второй заправляю ее волосы за маленькое ушко.

— Петь… — Тоня опускает взгляд и безмолвно водит губами, тренируясь, видимо, с тем, что потом намерена мне вслух сказать. — Это все очень быстро и… — осекается и замолкает, а подняв на меня глаза, очень тихо продолжает, — неправильно, даже пошло.

— Не понял, — пальцами играю с ее непослушным и постоянно выпадающим витым локоном. — Что быстро? Что неправильно? Что пошло? Я сказал Сергею, что ты со мной…

У Тоньки страшно округляются глаза, просто-таки вываливаются из орбит и испускают искры, которые неосторожно попадают на меня, прожигая крохотные дырочки на моей рубашке.

— С тобой? — она скукоживается, сильно прищуривается, просчитывает расстояние между нами, словно к атакующему броску готовится. — Два дня прошло, как я…