Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
Смирнов возвышается над лежащей на ступенях женщиной, что-то нервно перебирающей пальцами, он просто смотрит и ничего не делает. Помочь здесь нечем, здесь только ждать, сочувствовать, поддерживать, дать время ей, себе, жене… И мальчику, который ярко улыбается мне.
— Петя, — говорит сын и тычет в меня пальчик. Сын… Сын Святослава, которого все же опознали и с кончиной которого пока, увы, не смирились.
Сергей осматривается по сторонам и что-то говорит жене, вытирающей платком свое лицо. Он странно крутится, озирается, словно что-то или кого-то ищет, и тут же замечает нас, раскачивающихся
Тонькин отец вскидывает руки, машет нам и сильно отрицательно мотает головой, а это значит:
— Тосик, Свят жив. Смотри, — несильно встряхиваю всхлипывающую на мне. — Смотри туда! Там твои родители и сестра…
«А ты просто переезжай ко мне»…
Глава 19
Он
Он опаздывает!
Но я ему прощаю — ему все позволено, все разрешено и все можно.
Сегодня Мишка сильно задерживается. Задерживается почти на тридцать пять минут, а я, заскучав и истомившись от нуднейшего ожидания, в гордом одиночестве набиваю мелкий резиновый мяч о стену забронированного сквош-корта. Гибкий темно-синий попрыгунчик с желтой жирной точкой где-то на экваториальной, вымышленной для него, тонкой линией отскакивает от изрисованной красной сеткой передней панели и с увеличенной в два раза скоростью возвращается к «обидчику», ко мне, как бумеранг, ревностно разыскивающий своего хозяина, того, кто запустил и ждет «косу», внимательно следя за траекторией движения фигуры со странной аэродинамической характеристикой.
— Да! — размахиваюсь и точно попадаю по мячу, запуская новую подачу.
Стена резко крякает и гулко стонет от силы и точности моего удара, а я в ответ шиплю удовлетворение и, сцепив зубы, активно дышу носом, экономно расходуя силу своих легких. Нужно продержаться! Подольше, подольше, подольше… Я настроен только на победу, и я ее, без сомнений, одержу. Как и всегда, как и каждый раз, каждую нашу встречу здесь, только в этом месте, в котором нас с давних пор принимают за своих, за тех, кто хорошему и качественному неширпотребу в погоне за дешевизной и общедоступностью никогда не изменяют.
Сегодня наш с ним день. Так повелось. Давно… Уже и не припомню с какого времени мы проводим наши пятничные вечера здесь. Здесь — на закрытом корте, арендованным с огромной скидкой. Я не просто постоянный клиент, я завсегдатай, почти теневой хозяин, я тот, кто задает тренд и делает погоду в этом виде спорта.
Ланкевич не спешит сегодня, как, впрочем, и месяц назад, и полгода, и даже год. Вероятно, у Мишки есть на то причины, а я совсем не обижаюсь.
Ведь он придет!
Замок щелкает, прозрачная и прочная дверь, выдерживающая удары большой силы, отворяется, а я ловлю спиной прохладные прикосновения воздуха, вползающего сюда с той, враждебной, внешней стороны.
— Ты опоздал, старичок! — кричу и не оборачиваюсь, потому что знаю, кто вошел, и не прекращаю суету по корту. — Часы сдохли или ты специально? Испытываешь мое терпение? Ждешь, когда взорвусь?
Я не пропущу удар, даже если споткнусь и растянусь на земле. Даже тогда буду ползать и размахивать рукой, стараясь попасть по «нападающему» на меня мячу.
—
— Попробуй забери, браток, — прыскаю и прикладываю сеточную морду теннисной ракетки о круглую ряху прыгуна.
— Велихо-о-о-в, — рычит Мишаня и выскакивает, словно черт из табакерки, пред мои светлы очи. Он отбивает запущенный удар и, отставив руку, шустро отбегает назад. — На-ка, получи.
Легко! И абсолютно без напряга.
В свои седые годы мы носимся по корту, как зеленые заигравшиеся юнцы, почувствовавшие запах крови и близкой победы, уши которой маячат здесь, неподалеку — только руку протяни. Без конца, непрерывно и довольно грубо матерясь, подкалываем друг друга, вставляем шпильки, острим и шикаем, сочно шлепаем лесочной сеткой себе все еще сексуальные задницы, упакованные в спортивные шорты, выставляем указательные пальцы, тычем ими друг другу в раскрасневшиеся морды, крутим фиги, и задрав вверх морды злобно хохочем, когда кто-нибудь пропускает среднестатистический, без подвоха, удар.
— Лох, лох… Велихов, ты лох!
— Я поддался, — подкатив глаза, парирую. — Тебя побаловал, сынок.
— Сынок?
— Сосунок! Теперь оговорился.
— Я тебе вялый член на морду быстро натяну.
— Попробуй! — вращаю пошло бедрами.
— Легко! — он дергает свою мошну. — Ты, блядь, не меняешься. Какой-то замкнутый круг или у нас токсичные отношения?
— Окстись, Мишаня. Мы не пара. Что за определения? Я твой абьюзер, что ли?
— Дружба тоже бывает токсичной, Терминатор. Один — нарцисс, а второй…
— Чур, я Мальвина! — подмигивая, скалюсь.
— Как скажешь! Сам амплуа себе выбрал, но…
— Не лох, Ланкевич! Велиховы — это…
— Торговая марка высококачественных юридических услуг?
— В точечку, мой друг! — высовываю язык и бедрами подаюсь вперед, проталкиваясь привычным действием.
— Как только пропустил, так сразу по воле случая и неспециально? Терминатор, ты неисправим, — фыркает и мою испорченность бурчанием дополнительно подтверждает.
— Никто ведь не пытался переделать. Вот таким и остался.
Все равно ни хрена бы не вышло. Я не поддался бы!
— Да уж. Отмазки все те же. Бедная твоя Наташка, — качает головой, цокая и сожалея, выражает этот хрен глубочайшее сочувствие моей жене. — Запускай уже! — теперь орет, разбрызгивая слюни. — Не тяни, козел. Видишь же, как я сильно заведен и настроен на победу.
— Хрен тебе, Ланкевич Михаил Андреевич. У тебя что, климакс? Что за странное настроение и гундеж дело не по делу?
— Ты договоришься, Гришок, — грозит мне пальцем.
— Я помню, помню, помню…
Ланкевич чешет яйца и еще раз напоминает, но только шепотом:
— Я тебе кое-что на рожу-у-у, — замедляет речь, ждет, по-видимому, что я продолжу и закончу за него.
— Да я как будто в курсе! — как баба закатываю глаза, а затем, хихикая, добавляю. — Если догонишь меня, старый жирный мальчик.
— Ты подаешь или мы до какого-то там пришествия твоего удара ждем?
— Сейчас, дружочек, ты зайчиком побегаешь!
— О! О! О! Пока одни слова и полное отсутствие дела. Закроем партию, пожалуй, как всегда — ничьей.