Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
— Понятно, — отец громко выдыхает и возвращает буклет туда, где его неосторожно взял.
Я переворачиваю мясо, а отец внимательно присматривается ко мне, Сашка недовольно и по-стариковски кряхтит, почти конвейером вынося мелкие салатники, многочисленные напитки, фарфоровые тарелки и колюще-режущие, натертые до блеска, столовые приборы, а мама с Тузом подкрадываются сзади, усиленно стараясь остаться незамеченными, но нежное прикосновение к шее и скуле я не почувствовать не могу.
— Как дела, ма? — через плечо ей говорю.
—
— Чего ты скромничаешь, мамочка? У тебя ведь чатиковский аншлаг, — хмыкает отец. — Бук с утра не затыкается, засыпав нас звуковыми уведомлениями и теплыми благодарностями счастливых почитателей. Там какой-то «ужасный ужас» обсуждают. Я не вникаю в самую суть, боюсь неосторожно в диспут встрять.
— Что так? — поворачиваюсь к ней.
— Не слушай. Все нормально, как всегда, в обычном рабочем режиме, штатно и как полагается. Девочки мне дружно помогают…
«Девочки»? Вероятно, старшие Смирновы — тетя Женя и тетя Оля — взяли на себя обязанности модераторов и регулируют доступ к «телу» самой великой «Тусечки» Велиховой, какой ее называют подписчики на литературном самиздат-портале.
— История понравилась, читательницы делятся впечатлениями, а я отвечаю.
— А-а-а! — поднимаю подбородок, корча волка, которого достал и лес, и зайцы, и лисы жутко напрягают, а медведь, пиздец, как обнаглел.
— Я могу тебе помочь, — предлагает Сашке Ния.
Да уж! Между этим двумя — холодная и очень давняя война! Младший сверкает взглядом, испепеляя Тоника, а она окатывает Халву безразличием и издевательской улыбкой. Крупный слон и крохотная, изобретательная Моська. Я так и вижу, как Смирнова посылает брата, безмолвно проговаривая маршрут и способы доставки к пункту назначения, а он с понурой головой туда идет, потому как дал себе строго-настрого зарок не трогать мелочь при живых свидетелях, чтобы не влететь, не перегнуть, не превысить силу и волной гнева случайно меньшего по габаритам не задеть.
— Ты гостья, кровосос. Мой руки и не возникай. Справимся без тебя, — бухтит младший.
— За стол, малышня! — отец, засунув сигарету в губы, громко хлопает в ладоши. — Черепашка! — сквозь стиснутые зубы произносит. — Рассаживай молодежь, пока они не устроили аутодафе. Петр! — орет мне. — Следи за мясом, черт тебя возьми.
Чуть не сделал «вэл дан» вместо «медиум», но отцовский окрик вовремя отвратил беду и спас приближающуюся обедню.
Зря я вилял, отказываясь от этой встречи в кругу семьи. Юморно, шутливо и прикольно, а главное, на поглощаемые продукты очень плодотворно. Хлебосольное семейство Велиховых от всей души раскормило Тузика и ненавязчиво заставило раскинуться Смирнову на разложенной подстилке, задрав чуть ли не под шею маечку, направив сморщенный пупочек к солнышку, чтобы вытопить из закромов случайно накопившийся жирок.
— Красивое пузико, — провожу зеленым колоском по пульсирующему прессу. — Дырочка маленькая, словно ты Святым Духом питалась, а не тем,
— На лирику потянуло? — из-под руки, закинутой себе на лоб, язвительность транслирует объевшаяся мясом Ния.
— Немного, — плюхаюсь на живот рядом с ней, упираясь локтями в землю, вставляю жесткую травинку в зубы. — Поласкать? — цежу сквозь плотно сомкнутые губы.
— Не откажусь, — поглядывает на меня через темные ресницы, прищурив один глаз.
— Не заласкай только! — ехидничает проходящий мимо Сашка. — Развалилась, бесстыжая. Хоть бы…
— Халва, пошел на х… — не успеваю до конца озвучить маршрут для брата.
Смирнова несильно, но все же неожиданно хлопает по моим губам и грозно шикает:
— А ну-ка, перестань! — прижимая подбородок к груди, указывает мне. — Начинай ласкать, Петя. Ей-богу, я устала ждать. Только языком чешешь, пугаешь, грозишься, а ничего не начинаешь. Где твое соблазнение? Где твой скрытый шарм? А? М? Где «этот мужчина добивается внимания этой женщины»? Вот она я, а где же «он»? Тот, кто эту курочку возьмет?
— Ты похотливая, что ли? — посмеиваясь, шепчу ей в пуп.
— Возможно, — с придыханием отвечает. — Только не губами, а тем колоском, Петруччио.
— Кто ж тебя так развратил, Смирнова?
— Хм!
И это я, по ее мнению, должен принять за все объясняющий ответ или это только для затравки, а обоснование еще в пути, где-то забурилось.
— И все же! Я был женат, к тому же парень. Мой опыт…
— Ты мизогинист, Велиховчик?
— Э-э-э?
— Женоненавистник?
— Э-э-э! — щекочу ей перевязанную акушером «впадину». — Я девочек люблю. Люблю-люблю!
— Считаешь, что половой опыт имеет только мужчина?
— Чего ты выступаешь? — подползаю ближе и утыкаюсь носом в обнаженное плечо. — Мне интересно…
— Сколько у меня было мужчин? Не боишься потеряться в количестве, которое я назову?
— Только не привирай, Тосечка. Я все вижу и понимаю.
— Интересно-интересно, — она приподнимается и утыкается локтями в подстилку, приблизив нос к моему лицу, которое сейчас я вынужденно держу на расстоянии.
— Ты бравируешь, строишь из себя опытную даму. Такую, — подаюсь вперед и языком притрагиваюсь к ушку, запуская кончик в маленькую раковинку, — профурсетку, маленькую потаскушку, всезнайку, многостаночницу, почти интердевочку, хотя…
— Ничего не буду доказывать, — перебивает, словно отрезает.
— Не надо, — скрещиваю наши взгляды. — Это глупость, когда советуют открыто рассказать новую партнеру о своем сексуальном прошлом. Я не хочу…
— Сменим тему, — грубо обрывает и бегает глазами по моему лицу.
— Я не хочу знать о тебе ничего. Ничего, что было без меня, до меня. Ты понимаешь?
— Сменим тему, Велихов, — Смирнова внезапно снова падает на спинку. — Итак! Как же ты намерен покорять меня?
— Покорять? — удивленно изгибаю бровь.