Ген свободы
Шрифт:
И я ее поцеловала. Мне даже не пришло в голову поступить как-то по-иному!
Может быть, дело было в вине, которое Светлана подливала мне весь вечер. Может быть, в чем-то ином. Мне казалось, что его глаза магнетически смотрят в самую глубь моей души… Но этого я Эльдару не сказала.
— Так. Понятно, — проговорил Эльдар. В этот момент он показался мне гораздо старше своих лет, даже тех, которые он себе надбавил. — Как вам удалось сегодня вырваться?
— Да меня не то чтобы держат… — пробормотала я.
Я и правда не то чтобы вырывалась. Я просто увидела чью-то
— Почему вы пошли ко мне, а не к Мурчалову или к Бонд? — спросил Эльдар почти обвиняющим тоном.
И в самом деле, почему? На Бонд я фактически работала; Мурчалов всегда был моей главной опорой, к нему я с детства шла со всеми своими проблемами. И все-таки почему-то мне это в голову не пришло. Впрочем, я мыслила тогда не очень ясно.
— Не знаю, — сказала я довольно жалким тоном. — Я все думала о том, настоящий Гуннар вампир или нет… И мне показалось, что узнать это лучше всего у вас.
Эльдар посмотрел на меня со странным выражением лица. У меня сложилось впечатление, что выражение это было очень красноречивым, вот только в тот момент мне не хватало умственных способностей, чтобы должным образом его расшифровать.
— Поедемте к Мурчалову, — сказал он. — Немедленно.
— Нет! — я вскочила так резко, что горшочек упал у меня с колен. К счастью, не разбился, а покатился по полу. Из него вылилась маленькая лужица недоеденного бульона.
— Почему нет?
— Потому что он меня отправил к Бонд, даже не спросив, и… я ему больше не нужна… и я сама с этим разберусь! — выпалила я.
Клянусь, пока я это не сказала, я даже не подозревала, что думала так и что обижена на Мурчалова. И уж подавно я не ожидала, что мои слова прозвучат так по-детски.
Эльдар никак это не прокомментировал.
— Поедемте, — сказал он. — От нас можно доехать на трамвае всего с одной пересадкой… Нет, возьмем извозчика.
— Зачем так тратиться… — попыталась протестовать я.
Последовал еще один жесткий красноречивый взгляд, после которого я даже не пыталась спорить.
Дорога домой показалась мне почти нереальной.
Мы в самом деле поехали на извозчике, причем Эльдар не позволил мне заплатить самой. Впрочем, едва я предложила, то тут же со смущением обнаружила, что платить-то мне и нечем: у меня было ощущение, что мне почти не приходилось участвовать в сборах денег в нашей Школе, но как-то так вышло, что я отдала большую часть наличности, бывшей при мне.
Кроме того, не далее как три дня назад Светлана убедила меня не продлять на следующую неделю мою комнату — зачем, мол, если меня разместили прямо в школе. Эту комнату я не оплакивала: мне не нравилась ни хозяйка, ни то, что она предлагала
Впрочем, меня это не особенно беспокоило: времени на сон все равно оставалось очень мало…
Да, задаток за комнату, который хозяйка (весьма неохотно) вернула мне при выселении и который, по сути, принадлежал то ли Вильгельмине Бонд, то ли Мурчалову, я тоже куда-то дела. Возможно, отдала Светлане на сохранение. Или Ирине. Или не отдавала, а все же пожертвовала?
Почему-то я не могла вспомнить точно — и это при том, что всегда хвасталась четкостью памяти!
Всю дорогу до дома меня преследовало странное ощущение кристальной ясности сознания, словно в противовес недавной спутанности. Абсолютно новым взглядом я глядела на обычные наши весенние улицы — за неделю снег стаял уже полностью, однако листья еще и не думали появляться — на послеполуденное солнце, ярко вспыхивающее в окнах домов… Ехать было далеко, через полгорода: общежитие ЦГУП находится в Дельте, как и само ЦГУП. И о чем я думала, когда отправилась к Эльдару вместо того, чтобы поехать к Мурчалову?
И почему, мелькнула у меня мысль, дорога сюда совсем не показалась мне изматывающе длинной, словно я половину ее проспала и только у общежития очнулась? Это при том, что мне пришлось сменить как минимум три трамвая!
Вроде бы не так много времени я провела вдали от шефа и нашего дома по улице Нарядной — а теперь казалось, будто целую вечность. Свою роль сыграло и то, что на улицу я выходила нечасто, а когда выходила, то лишь для того, чтобы добежать до почтового ящика (не ближайшего к особняку, а следующего по улице) и черкнуть открытку Бонд.
Ах нет, еще не далее как вчера я зашла в почтовый участок спросить, не было ли мне писем или телеграмм до востребования: именно таким манером я просила оставлять мне инструкции. Письма имелись, но последнее было получено во вторник. Там Бонд просила быть осторожнее, чаще сообщать обо всем, что я видела, и приглядываться, не бывает ли в особняке Школы ночи гостей извне. Особенно ее интересовали состоятельные горожане.
Если я встречала таковых, мне нужно было запомнить, как они выглядят и хорошенько записать.
Я сделала лучше — я зарисовала всех четырех гостей, которых видела за эту неделю. Их портреты лежали у меня в кармане, в небольшой записной книжке. Никого из этих людей я не знала.
Достаточно ли будет этого?
И почему Бонд не ответила на мое письмо?
Кстати говоря, нужно будет вернуть ей деньги за квартиру… У меня никаких сбережений не было — придется занять у шефа. Да, шеф. Должно быть, он встретит меня грандиозным разносом…
Какой-то отстраненной частью своего сознания я обрадовалась появлению этих обычных, бытовых, земных мыслей. Это означало, что я понемногу выхожу из полурелигиозного угара, в котором находилась последние дни. В самом деле околдовали меня, что ли?