Генерал Симоняк
Шрифт:
И Симоняк приветственно помахал им рукой.
9
Романцов, приложив к глазам бинокль, стоял на опушке рощи. Внизу, на железнодорожных путях, торчал паровоз с высокой трубой, громоздились разбитые вагоны. Слева от вокзала были видны мертвые корпуса бумажной фабрики. За ними круто поднимались на гору улицы Красного Села, задымленного, словно затянутого серой кисеей.
– Вот ты где!
– раздался рядом хрипловатый голос. Романцов повернулся и увидел Симоняка. Николай Павлович глядел хмуро и укоряюще.
– Наше, значит, Красное Село, а? Знаешь, как
– А я что донес? Полки ворвались в Красное Село, ведут бой. Не докладывал, что Красное Село полностью очищено от противника.
– Выходит, нас неправильно поняли.
Комкор усмехнулся:
– Разве начальству станешь объяснять такие тонкости: заняли, а не очистили. Всё равно теперь влетит по первое число!
– Не влетит, Николай Павлович, - сказал Романцов, понимая, что Симоняк сгущает краски, хочет поторопить его.
Комдив подбросил в Красное Село свои последние резервы. Симоняк выделил для поддержки несколько танков. К вечеру 19 января гвардейцы и бойцы 291-й стрелковой дивизии полностью овладели городом.
Ни Симоняку, ни Романцову не влетело от Говорова, Военный совет фронта высоко оценил действия 30-го гвардейского корпуса. Тысячи офицеров, сержантов и солдат получили награды. Командир 63-й дивизии Щеглов, его начарт Буданов, комроты капитан Массальский, гвардии рядовой Александр Типанов, солдат 64-й дивизии, закрывший грудью амбразуру вражеского дзота, командир одной из батарей 45-й дивизии старший лейтенант С. И. Бойцов и командир стрелкового взвода младший лейтенант А. И. Волков стали Героями Советского Союза.
Теперь фронт с каждым днем отодвигался от Ленинграда. Войска вышли на оперативный простор. 27 января над городом, который девятьсот дней по ночам не зажигал огней, взметнулись в небо слепящие фонтаны праздничного фейерверка. Ленинград ликовал, и Симоняк, наблюдая, как радуются люди, как летят в воздух шапки, почувствовал - что-то подступает к горлу. После салюта Николай Павлович поехал в Смольный договориться о пополнении корпуса. Кузнецов, выслушав его, сказал:
– Всё, что можем, дадим. Гвардейский корпус - наш. Того, что он сделал для города, ленинградцы не забудут.
На рассвете Симоняк уезжал на фронт. Машина быстро неслась по улицам. Это уже не был тот казавшийся вымершим и пустынным Ленинград, каким он его увидел, вернувшись с Ханко. Жизнь победила смерть, стойкость - голод. Восторжествовала доблесть советского человека!
На Карельском перешейке
Апрельское солнце плавилось в высоком безоблачном нёбе. Громадные сосульки свисали с крыш, и капли, падая, отливали серебром. На дороге снег растаял, и серая, как шинельное сукно, асфальтовая лента то взбегала на бугор, то спадала книзу.
Наступала весна сорок четвертого года. И майор Давиденко сквозь слегка приоткрытое смотровое стекло всюду вокруг видел ее добрые приметы.
– Мы в штабе долго пробудем, товарищ майор?
– прервал молчание шофер.
– Кто его знает!
–
Он сам всю дорогу терялся в догадках: для чего он понадобился командиру корпуса? Может, чем-то недоволен? Да, 188-й полк в последних боях у Нарвы особого успеха не имел. Свой плацдарм на правом берегу реки у древнего Иван-города немцы сильно укрепили. Не только дивизионные и полковые пушки, но и корпусная артиллерия не могла разрушить железобетонные доты под этим чертовым Лилиенбахом...
Симоняка Давиденко увидел на улице. Комкор подъехал к штабу на белоногом темно-каштановом коне, подаренном ему полковником Кожевниковым еще под Красным Бором. Симоняку перевалило уже за сорок, но в седле он сидел легко и свободно, лошадь под ним, казалось, плясала, чувствуя твердую и ласковую руку искусного наездника. Давиденко залюбовался генералом.
– Хорош конь!
– сказал, встретив его взгляд, Симоняк.
– Скачет славно и на препятствия смело идет.
– Вы пробовали, товарищ генерал?
– Через ров прыгали, забор брали.
Симоняк соскочил с лошади.
– Пойдем ко мне, майор.
Зашли в небольшую, скромно обставленную комнату, сели. Симоняк медленными кругообразными движениями тер колени.
– Как чувствуешь себя, майор?
Давиденко был ранен под Красным Селом в спину. Ему сделали операцию, но теперь рана уже почти не напоминала о себе.
– На здоровье не жалуюсь...
– Ты с какого года в этом полку? Давиденко ответил, что служит там еще с тридцать третьего года. Начинал рядовым солдатом.
– Десять лет с лишним, - сказал Симоняк.
– Когда начинал, не думал, наверно, что самому этим полком командовать придется?
– Да я же артиллерист.
– Ну и что ж! Щеглов тоже артиллерист, а дивизией командует. Афанасьев инженер и хороший командир полка.
– А полковник Шерстнев от нас так и уходит?
– Ставим заместителем командира дивизии.
– Но есть же у нас заместитель по строевой и начальник штаба...
– Знаю, что есть.
– недовольно проворчал комкор.
– И откровенно скажу: не решаюсь поставить их на полк. Берись, Василий Федорович, ты справишься.
– Не знаю, товарищ генерал.
– Говорю, справишься, только принимайся. Готовь людей к боям. Времени у нас в обрез.
2
Утром Симоняк приехал в 190-й полк. Его машина не остановилась у штаба. Комкор проехал к гряде холмов, откуда доносились сухой треск холостых выстрелов, крики ура.
Симоняк приехал на батальонные учения не один. Вместе с ним на холм поднялся комдив Щеглов, тоже в генеральских погонах и с Золотой Звездой Героя Советского Союза.
– Вчера меня журналисты в плен взяли, - весело рассказывал Щеглов. Нагрянули в дом и не выпускают: Статья ваша нужна...
– Писать некогда, отвечаю, - и таланта к этому нет. А они: Вы расскажите, а мы изложим.
– Э, говорю, - это что же? Как на панской охоте: егеря дичь загонят, а пану остается только курок нажать. Смеются. Мы, - говорят, - на егерей так же похожи, как вы на ясновельможного пана. Уговорили.