Генрих IV
Шрифт:
Правда, с Парламентом были некоторые сложности. Оставшееся в городе лигистское меньшинство (около сорока советников) уже несколько месяцев как образумилось, и значительно облегчила возвращение короля. Генрих хотел забыть прошлое и устранить внутренние раздоры. 28 марта он снял запрет, наложенный на оставшиеся в городе судебные палаты, и вернул им все права. Советники, несколько лет назад покинувшие Париж и укрывшиеся в Туре и Шалоне, чтобы образовать две верные королю судебные палаты, посчитали эту амнистию обидной для себя. Получалось, что присоединившимся лигистским советникам выпала честь занести в протокол первые решения, принятые в Париже королем, и самим аннулировать все акты, которые они незаконно ратифицировали с 19 декабря 1588 г., в том числе и назначение Майенна наместником королевства. Пьеру Питу было поручено вырвать страницы из книги записей, где содержались преступные решения и постыдные дебаты. А в это время 200 советников
Эпидемия присоединений
Примеру Парижа постепенно последовали другие лигистские цитадели. В Руане Виллар уже несколько недель вел переговоры с Рони. Он потребовал подтверждения своей должности адмирала Франции, которую ему пожаловал Майенн, наместничества в Северной Нормандии, а также 347780 ливров. Ошеломленный Рони посоветовал королю не уступать этому диктату, но Генрих хотел как можно быстрее покончить с этим, так как новая осада Руана обошлась бы ему гораздо дороже. 27 марта Виллар сдал город и вместе с ним Гавр, Арфдер, Понт-Одеме и Верней.
В Руане был создан роялистский парламент под председательством верного Клода Грулара. Волна присоединений достигала Пикардии и Шампани. Жители Тура изгнали в апреле герцога Жуенвилля, брата герцога Гиза. В апреле и мае присоединились Сане, Аббевилль, Ажан и другие города.
Недели страшного нервного напряжения во время коронации и вступления в Париж не прошли для Генриха бесследно, за ними последовал период упадка сил. Истощенный морально и физически, он заболел той длительной лихорадкой, которая его временами мучила и которую он с иронией называл своей «подружкой». В середине апреля она осложнилась рожистым воспалением лица, изменившим его внешность до неузнаваемости: «Меня не узнавали те, кто видел меня каждый день». Он мечтал о нескольких днях отдыха на свежем воздухе. Подписав 28 марта эдикт об амнистии, он в тот же вечер уехал на охоту в Сен-Жермен-ан-Ле, но вскоре ему пришлось вернуться в Париж для исполнения традиционных обязанностей королей на Страстной неделе: в Великий четверг мыть ноги 13 детям бедняков в зале Лувра и навещать больных в центральной больнице, в Страстную пятницу посещать узников в камерах Консьержери и освобождать осужденных за неуплату податей, в Пасхальное воскресенье касаться больных золотухой неимущих, выстроившихся во дворе Лувра и ждущих от короля исцеления, а потом еще 30 других, «более честного звания», но уже в своей комнате.
Однако в конце мая ему пришлось преодолеть свою апатию и вспомнить, что война продолжается. Новый наместник Нидерландов, эрцгерцог Эрнест Габсбург, выступил в поход совместно с графом Мансфельдом и взял Ла Капелль. Армия герцога Лотарингского готовилась к вторжению в Шампань, чтобы приостановить переход к неприятелю занятых Лигой территорий. Пришлось снова надевать кирасу и вести армию в Пикардию. Вместе с Бироном Генрих IV осадил один из лучших укрепленных городов врага Лаон. 22 июля после трех штурмов, во время которых он, как всегда, рисковал жизнью, цитадель пала. Как жемчужины разорванного ожерелья, в его руки попадали соседние города: Шато-Тьерри, Амьен, Нуайон. Маршал д'Омон одержал победу в Пуату, Анжу, Мене и в южной Бретани.
Принцы из дома Гизов постепенно прекращали сопротивление. Первым перешел на сторону короля губернатор Пуатье, герцог д'Эльбеф; он сохранил за собой город и получил 970824 ливров. Переговоры с молодым герцогом Гизом, начатые четыре месяца тому назад Рони и де Ту, закончились в ноябре. Он отдал Шампань со всеми городами и получил взамен наместничество в Провансе. Несмотря на сопротивление канцлера, герцог Гиз получил самое большое вознаграждение — 3888830 ливров, которые он должен был поделить между матерью и братом, герцогом Жуенвиллем. Герцог Карл III Лотарингский, иностранный принц и союзник Филиппа II, заключил с королем мир в обмен на 3786825 ливров и пообещал военную помощь. В конце 1594 г. последних противников можно было пересчитать по пальцам: Майенн в Бургундии, герцог д'Омаль в Пикардии и герцог Меркер в Бретани.
Глава десятая
Расплата
1594–1598
После первоначального воодушевления пришлось признать, что лавина присоединений сбавила темп. Прошла первая, потом вторая волна, третья придет не скоро. Несколько городов, несколько принцев все еще оказывали сопротивление. С ними придется сражаться в течение четырех долгих и трудных лет. В стране было неспокойно, опасности большие, чем когда-либо, грозили самому Генриху. Людская ненависть переполняла горечью сердце короля. Его раздражала окружающая обстановка, которая на самом деле была агонией века. XVI
Успешно начатый 1594 г. заканчивался не столь благополучно. Две пышные церемонии занимали умы всю осень и зиму: вступление короля в Париж и венецианское посольство. Что касается первой, то о ней думали с 22 марта, но пришлось подождать восстановления пришедшей в упадок экономической деятельности столицы и окончания кампании в Пикардии. Если король мечтал о триумфе на манер античных героев, — 26 марта он шутливо пишет Антрагу: «Я прошу вас немедля приехать в то место, где вы увидите меня на триумфальной колеснице», — то ему пришлось разочароваться. Город не смог оплатить ни триумфальных арок, ни лабиринтов, ни винных фонтанов. Беарнец вынужден был довольствоваться въездом в свой добрый город Париж вечером 15 сентября при свете факелов. Никакого сравнения с пышными въездами Генриха II или Карла IX. Но зато каким красочным был кортеж! Король, зная, что серое ему к лицу, сел на серого в яблоках коня, оделся в серый, расшитый золотом бархат, гармонирующий с его седыми усами и бородой, тогда как волосы его все еще оставались русыми. В руке он держал серую шляпу с белым пером, которой любезно приветствовал женщин и девушек, стоящих у окон. За ним шли гарнизоны Манта и Сен-Дени и городские власти. В Соборе Парижской Богоматери его в полном составе ждал Парламент в алых мантиях.
Толпа восторженно приветствовала короля, но носилки, которые двигались за ним, вызывали недоумение. Томно возлежа на подушках, сверкая жемчугами и бриллиантами, в черном, отороченном горностаем платье, Габриель д'Эстре походила на прекрасную пленницу, следующую за триумфальной колесницей своего Александра. Даже в Париже времен Валуа такого не видывали. Всемогущая фаворитка Генриха II, сама Диана де Пуатье никогда не показывалась таким образом на публике. Это нарушение приличий, достойное скорее какого-нибудь султана, а не христианнейшего короля, толпе не понравилось. Кто-то из прохожих спросил, кто эта красивая дама, и получил ответ: «Королевская шлюха».
Въезд венецианских послов куда больше восхитил публику. Светлейшая республика признала Генриха IV с первого же дня, но сделала это тайком. После вступления короля в Париж и взятия Лаона она решила не ждать папского отпущения грехов и послала к Генриху IV чрезвычайное посольство, что было дипломатическим событием европейского масштаба. Огромный посольский кортеж три месяца добирался до Парижа по опасным дорогам и прибыл в Лувр 3 февраля. Празднество в честь послов послужило сигналом для возобновления придворных увеселений. Балеты, маскарады, пиры непрерывной чередой следовали друг за другом. Дамы «были так сильно отягощены драгоценностями, что не могли пошевелиться».
Покушение Жана Шателя
Покушения на короля не прекращались. После Пьера Баррьера в апреле арестовали некого Ле Тоннелье, который с кинжалом следовал за королем, направляющимся в особняк Немуров. В ноябре в Сен-Дермен-ан-Ле было арестовано восемь разбойников, устроивших засаду. До сих пор полиция успешно предупреждала покушения. С Жаном Шателем дело обстояло иначе.
27 декабря 1594 г. король вернулся из Нормандии, куда он ездил, чтобы ускорить развод своей любовницы, которую привез в Париж. Было пять часов пополудни. Генрих отправился пешком к Габриели на улицу Сент-Оноре. Он поднялся по ступеням и вошел в особняк, за ним в опочивальню Габриели последовали Конти, Суассон и 30–40 дворян. Какой-то одетый во все черное молодой человек, вероятно, студент, поднялся наверх вместе со свитой и протиснулся в первый ряд. Придворные расступились, пропуская двух дворян, де Раньи и де Монтиньи, пришедших приветствовать короля. Монтиньи преклонил колено, Генрих нагнулся, чтобы поднять его. Вдруг раздался звук, похожий на пощечину, король выпрямился, осыпая бранью свою шутиху Матюрину за то, что она его толкнула. Но изо рта его текла кровь. Удивленный Монтиньи окинул взглядом присутствующих и заметил студента: «Короля ранил один из нас, или вы, или я». На незнакомца набросились и нашли у него окровавленный нож. Сначала он отпирался, потом признался, что хотел убить короля, но вместо того, чтобы ударить в грудь, ударил в шею, однако движение короля помешало ему попасть туда, куда он метил, и он рассек Генриху губу. Убийцу увели, хирург зашил рану. Теперь следовало побыстрее успокоить общество: «Хвала Господу, это такой пустяк, что я даже не собираюсь из-за него нежиться в постели», — так было сказано в официальном сообщении, распространенном тем же вечером.