Герман Геринг. Второй человек Третьего рейха
Шрифт:
А спустя три дня после визита Мильха Геринг, подавая пример такой уверенности, уехал к своей жене в Неаполь, и тогда же итальянский министр иностранных дел Чиано записал в своем дневнике: «Геринг намекнул на то, что собирался пробыть в Риме не более двух дней, что не хотел бы, чтобы его встречали на вокзале, и что желал бы, чтобы Муссолини принял его в понедельник в 11 часов». Надо же! Но ведь шла война, и даже вдалеке от линии фронта геройский рейхсмаршал испытывал тяготы сурового времени. Об этом и написал Чиано 19 октября: «Когда Муссолини готовился поехать во Дворец Венеции, чтобы там встретиться с Герингом, посол Маккензен сообщил дуче, что у маршала прошлой ночью случился приступ дизентерии, причем настолько сильный, что он “не имел возможности сойти с трона даже на десять минут”». Вот уж точно сказано. Тем не менее спустя четыре дня Геринг все-таки повидался с Муссолини; при встрече рейхсмаршал явно не проявил оптимизма относительно хода войны и даже сказал с горькой иронией в голосе: «Для того чтобы одержать победу в кратчайшие сроки, теоретически следовало бы предусмотреть тридцатилетнюю войну». Дуче, тоже не испытывая оптимизма, сообщил Герингу, что Генуя подверглась ожесточенной бомбардировке Королевских ВВС, что Мальта отбивает все нападения, а в Египте фельдмаршал Роммель испытывает большие затруднения, пытаясь преодолеть оборону британских войск.
Так и было: с 23 октября Африканский корпус понес серьезные потери западнее Эль-Аламейна в боях с 8-й армией генерала Монтгомери, которой оказывали мощную поддержку танки, артиллерия и авиация [457] .
457
Роммелю в ходе его победоносного весеннего наступления тоже оказывала поддержку авиация: 76 самолетов Ю-88, 124 самолета «Штука» и 162 истребителя Ме-109 – но с тех пор самолеты изрядно потрепало в боях, аэродромы, где они базировались, регулярно подвергались налетам Королевских ВВС, и у немцев почти не было горючего. Во время сражения у Эль-Аламейна люфтваффе располагало 260 боевыми машинами, тогда как у Королевских ВВС было 600 самолетов.
Когда прошла оторопь от этих новостей, Гитлер приказал Роммелю удерживать позиции любой ценой, а Йодль получил указание силами сухопутных войск, военно-морского флота и люфтваффе организовать оборону Туниса. Одновременно фюрер решил немедленно занять пока еще не оккупированную часть Франции. И 11 ноября немецкие и итальянские войска захватили Юго-Восточную Францию. Геринг, находившийся в Мюнхене вместе с Гитлером, выразился иносказательно, спортивным языком, сказав, что захват Северной Африки оказался первым голом, который союзникам удалось забить с начала войны. В этой связи адъютант Гитлера по люфтваффе фон Белов отметил появление некоторой холодности в отношениях между фюрером и рейхсмаршалом. «Меня поразило то, что они больше не встречались так часто, как раньше», – отметил он. Причину этого адъютант Гитлера понял спустя несколько дней, когда Гитлер отправился отдохнуть в Оберзальцберг. Фон Белов вспоминал: «Гитлера все больше занимало люфтваффе [458] . […] Гитлер говорил мне, что Геринг недостаточно точно осведомлен о положении дел на фронтах и о нынешних условиях, поэтому он предпочитал обсуждать возникающие проблемы с генералом Ешоннеком. Разговаривая со мной, он подчеркивал необходимость защиты от воздушных налетов территории рейха. Для его обороны требуется производить больше зенитных пушек, потому что одних самолетов хватает редко: или они задействованы в других местах, или мешает плохая погода. […] Что до Восточного фронта, Гитлер сказал так: он надеется, что там не произойдут никакие неожиданности».
458
Дело в том, что он приказал бомбить Оран и только после этого узнал, что дальность полета немецких бомбардировщиков недостаточна для выполнения этого приказа. Это вызвало гнев фюрера: он обвинил люфтваффе в том, что оно «ничего не делало» в течение многих лет и не построило бомбардировщик с большим радиусом действия. В то время люфтваффе имело около 200 бомбардировщиков среднего радиуса действия на Сицилии, еще десять таких самолетов базировались на Крите.
Действительно, из-за неблагоприятных событий в Северной Африке Россия словно бы отошла на второй план. Настолько, что 4-й воздушный флот, вот уже четыре месяца метавшийся между Доном и предгорьями Кавказа [459] , получил приказ командования отправить четыре эскадрильи истребителей в район Средиземного моря… Но пробуждение ото сна стало трудным: утром 19 ноября под завывание снежной бури три советских танковых корпуса после мощного удара 3500 артиллерийских орудий атаковали позиции 3-й румынской армии на участке фронта между городом Серафимович и станицей Клетская северо-западнее Сталинграда и устремились по сходящимся направлениям в район Калача, находившегося в центре боевых порядков немцев. На следующий день еще два советских танковых корпуса взломали оборону 4-й румынской армии юго-восточнее Сталинграда и ринулись на северо-запад в направлении поселка Советский и Калача [460] . В их действиях четко просматривалось намерение советского командования окружить основные силы немцев под Сталинградом, направив главные удары против наиболее уязвимых участков обороны противника. Но внезапность наступления, размах советской операции, ее начало намного западнее Сталинграда, ужасная погода, отвлекающие удары и плохая координация действий немцев и румын вызвали определенную неразбериху в штабе генерала Паулюса, и это нашло свое отражение в докладах, направленных в штаб группы армий «Б» и в ставку фюрера…
459
Это сократило число его действующих самолетов до 950 машин, среди которых далеко не все сохраняли боеспособность. (См. карту 15 на с. 537.)
460
Это было началом операции «Уран», разработанной в сентябре генералами Жуковым и Василевским. В операции принимали участие войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина, Донского фронта под командованием Рокоссовского и Юго-Восточного фронта под командованием Еременко. (См. карту 15 на с. 537.)
Сообщение о советском наступлении застало немецкое верховное командование в разных местах: ОКХ находилось в Восточной Пруссии, как и Генеральный штаб люфтваффе, а Геринг был в Берлине. ОКВ располагалось в Зальцберге, а Гитлер перебрался в Берхтесгаден… Альберт Шпеер, находившийся в Бергхофе вместе с фюрером, вспоминал: «Гитлер попытался объяснить катастрофу низкими боевыми качествами своих союзников. Но потом русские нанесли удары и по немецким дивизиям, и фронт начал разваливаться. Гитлер ходил из стороны в сторону по большому залу Бергхофа: “Наши генералы опять повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивают силу русских. По всем сообщениям с фронта видно, что у противника не хватает людских ресурсов. Русские ослаблены, мы обескровили их. […] К тому же русские офицеры так плохо подготовлены, что с ними совершенно невозможно организовать наступление. А вот мы знаем, что для этого нужно! Рано или поздно русские остановятся: они выдохнутся. А мы тем временем перебросим туда несколько свежих дивизий, и они снова восстановят порядок”. В спокойной обстановке Бергхофа он не осознал, что грядет».
Но начал все-таки это понимать 22 ноября после полудня, когда ему сообщили: «оба ударных клина большого русского наступления в районе Дон – Волга соединились у Калача». Это означало, что все дивизии 6-й и 4-й танковых армий вермахта, остатки двух румынских армий и 9-я дивизия ПВО, всего 270 000 человек, оказались в окружении. Не способный создать целостную картину происходящего, Гитлер упрямо продолжал посылать в группы армий подробные приказы, которые отставали от развития событий, и возмущаться тем, что они не выполняются. Вечером 22 ноября фюрер со своей свитой выехал на поезде в Растенбург…
«Поездка продолжалась почти двадцать часов, – вспоминал фон Белов, –
В связи с этим в ночь с 22 на 23 ноября Гитлер провел консультации с командованием немецкой авиации. Верный подсказанным свыше решениям, он прежде всего обратился к начальнику Генерального штаба люфтваффе Ешоннеку, который в порыве национал-социалистского рвения ответил, что снабжение Сталинграда по воздуху в принципе вполне возможно. Геринг, которому Гитлер позвонил по телефону и который знал, что именно желал услышать от него фюрер, сразу же заявил: «Мой фюрер, люфтваффе обеспечит снабжение 6-й армии по воздуху». А позже объяснил Пили Кёрнеру: «Гитлер имел уже свой план (Ешоннека) до того, как связался со мной. Мне оставалось только сказать: “Мой фюрер, вы знаете все цифры. Если они точны, то я в вашем распоряжении”» [461] . Разумеется, цифры были вовсе не точны: Ешоннек не имел ни данных, ни времени для того, чтобы рассчитать, во что обойдется ежедневное снабжение по воздуху ограниченным числом самолетов под огнем зениток противника двадцати двух дивизий, попавших в окружение в тысяче километрах от аэродромов базирования. Причем зимой, да еще в течение неопределенного времени. Он просто ответил Гитлеру, ожидая от того продолжения – как и Геринг. А рейхсмаршал считал, что достаточно только отдать приказы, и поэтому он собрал Генштаб люфтваффе в своем личном поезде. «Когда вышел к нам, – вспоминал генерал Вольфганг Форваль [462] , – Геринг сказал грубым голосом, что люфтваффе предстоит заниматься снабжением 6-й армии. В операции будут принимать участие все транспортные самолеты и все свободные бомбардировщики». Почти сразу же после этого рейхсмаршал с чувством выполненного долга укатил в Париж. Там его ждали картины Ван Гога, Коро, Утрилло, Кранаха и пять ковров, от которых его не заставила бы отказаться никакая война в мире…
461
По версии секретарши Ешоннека Лотты Керштен, генерал вроде бы вначале сказал Гитлеру, что организовать снабжение по воздуху целой армии невозможно, но его якобы вскоре призвал к порядку позвонивший по телефону Геринг.
462
Начальник технического управления Рейхсминистерства авиации.
Таким образом, полагаясь на необоснованные обещания командования люфтваффе, фюрер наотрез отказал Паулюсу, который попросил разрешить прорыв на юго-запад. Утром 24 ноября появилось его решение: 6-й армии окончательно закрепиться между Волгой и Доном; Сталинград объявляется «крепостью»; ее освободят извне; до успешного проведения операции по деблокаде люфтваффе должно взять на себя снабжение всем необходимым армии Паулюса. А пока Гитлер добрался до Растенбурга, где смог точнее оценить сложившуюся ситуацию. «В ставке на карте Генерального штаба я увидел Южный фронт от Воронежа до Сталинграда: на двухсоткилометровом отрезке многочисленные красные стрелы обозначали наступательное продвижение советских войск, которое лишь местами прерывалось голубыми кружками; это были последние очаги сопротивления остатков немецких дивизий и войск союзников. Сталинград уже очерчивало красное кольцо. Волнуясь, Гитлер приказал всем другим фронтам, а также частям на оккупированных территориях, срочно перебросить подразделения на юг, так как оперативных резервов совсем не было. […] Цейцлер, утомленное лицо которого покраснело от бессонницы, настаивал на том, что 6-я армия должна пробиваться на запад. Он представил Гитлеру подробную информацию о мизерных продовольственных нормах и нехватке горючего. […] Гитлер оставался невозмутимым, словно хотел показать, что опасения Цейцлера – это всего лишь паническая реакция. Он решительно сказал: «Я отдал приказ о контрударе с юга, который деблокирует Сталинград. Так что положение вскоре будет восстановлено. Подобные ситуации уже бывали, и в конечном итоге мы брали их в руки». […] Цейцлер стал возражать, и Гитлер позволил ему высказаться. Силы, выделенные для контрудара, слишком малы, сказал Цейцлер. Вот если бы им действительно удалось соединиться с прорвавшейся на запад 6-й армией, они смогли бы закрепиться южнее на новых рубежах. Гитлер приводил контраргументы, но Цейцлер стоял на своем. Наконец, когда спор длился уже больше получаса, Гитлер нетерпеливо сказал: “Сталинград должен быть удержан. Должен – это ключевая позиция. Перерезав здесь переправы русских через Волгу, мы создадим для них огромнейшие трудности. Как по-другому они смогут доставлять свое зерно из южных районов России на север?” Этот аргумент прозвучал не очень убедительно. Мне даже показалось, что Сталинград стал для него неким символом. После этих слов дискуссия закончилась. На следующий день обстановка значительно ухудшилась. Цейцлер еще более настойчиво уговаривал Гитлера. Атмосфера в зале совещаний была тяжелой, даже Гитлер выглядел вымотанным и угнетенным. Он снова затребовал расчеты об объеме ежедневных поставок для обеспечения боеспособности группировки численностью 200 000 солдат. Еще через сутки судьба окруженных армий окончательно решилась. В зале совещаний появился Геринг, деловитый и улыбающийся, как опереточный тенор, исполняющий роль победоносного рейхсмаршала. […] Гитлер спросил у него: “Как обстоит дело со снабжением Сталинграда по воздуху?” Геринг встал навытяжку и торжественно произнес: “Мой фюрер, я лично гарантирую снабжение Сталинграда по воздуху. Можете положиться на меня”».
Это до странности походило на отработанный сценарий, о чем мы говорили выше, а всю сцену довольно подробно описал адъютант Гитлера Герхард Энгель. Он вспоминал: «Геринг обязался снабжать армию и заявил, что по воздуху можно перебрасывать в среднем 500 тонн ежедневно. Для этого будут привлечены все самолеты, включая даже машины гражданской авиации. Цейцлер усомнился в этом, полагая, что 500 тонн может не хватить и что следует учитывать метеоусловия и потери. Но рейхсмаршал с гневом ответил, что самолеты будут летать независимо от погоды. Демянский “воздушный мост” и другие операции показали, что это вполне возможно…» [463] Но Цейцлер продолжал сомневаться: «Каждый день по 500 тонн воздушным путем?» – «Я могу это сделать», – ответил Геринг. «Это ложь!» – вскричал Цейцлер. Побагровев, Геринг уже хотел было наброситься с кулаками на начальника штаба Верховного командования сухопутных войск. Энгель, пораженный этой сценой и удивленный уверенностью Геринга, отметил: «Нас ввел в заблуждение его оптимизм, который не разделяли остальные офицеры люфтваффе».
463
Этот отрывок из дневника Энгеля совпадает со свидетельствами Шпеера и фон Белова, а также с журналом боевых действий ОКВ. Но дата, 25 ноября, указана ошибочно: в этот день Геринг еще находился в Париже.