Героинщики
Шрифт:
Сначала, когда мы возвращались домой, то пытались играть музыку - Кизбо на барабанах, я - на гитаре, но потом моя электрогитара «Фендер» переселилась в бостонский секонд-хэнд на Уок, на вырученные деньги мы купили героин.
По крайней мере, у меня осталась «Шерголд».
Некоторым программа нравилась, но я выбрасывал метадон, потому что мне становилось от него только хуже. Когда у меня хватало сил выйти прогуляться, город будто вымирал. Кайфолом куда-то исчез, его матушка сказала, что он уехал к тетке в Италию. Лебедь залег на дно, Кочерыжку из больницы сразу отправили в реабилитационный центр. Бэгби сидел в тюрьме, Томми и Второй Призер – были с девушками, о Лесли говорили, что она залетела,
Но самой большой загадкой для меня стал Мэтти - о нем вообще не было ничего слышно. Он выбрал тюрьму, ожидал приговор, но потом поползли слухи, что его приговорили к условному наказанию; но если так, то копы должны обыскать его дом. А в таком случае они бы нашли все те краденые вещи. Не знаю даже, как это ебаный торчок мог это объяснить там, сидя под палящим светом лампы. А на всех остальных жителей Лейта - юношей, девушек, даже «Хиббс»- мне было насрать. Меня интересовал только героин.
Когда мы в следующий раз пришли за дозой метадона в клинику в старенькую лейтовскую больницу, то Кизбо передали письмо, согласно которому он со следующего дня должен был отправиться в реабилитационную программы. Пожалуй, я показался им расстроенным, потому что медсестра, хорошенькая девушка по имени Рейчел, подружка Эли, подбодрила меня:
– Ты - следующий, Марк. Просто подожди немного.
Теперь я остался совсем один в своей квартире. Я читал и думал о Мэтти. О том, что он сдержался и не стал стукачом. Здесь все просто: ты или становишься чмом и стукачом, или остаешься нормальным человеком. И он не сдался. Однажды он даже приполз ко мне, неожиданный визит с его стороны. У него даже рожа была какая-то непривычно честная, обычно он больше похож на лживого мудака. Спросил, куда подевался Кизбо, я рассказал.
– Это все хуйня, - отвечает он, - я так и не соскочил. Мне не выжить без наркоты.
– Но там тебя поддерживают какими препаратами.
– Хуйня! Тебя даже с метадона там снимут! Как бы ты ни старался, все равно из говна конфетку не сделаешь. Нет, бля, ни в коем случае, - вздрагивает Метти.
– Знаешь, а я был там, продержался целых четыре дня, потом не выдержал и попросил об условном заключения на шесть месяцев. Я бы лучше в тюрьме посидел, чем неделю на той реабилитации и месяц промывания мозгов в этом проклятом центре!
Не хочу этого признавать, но теперь я чувствую, что этому мудаку удалось меня напугать. На метадоне не так уж плохо, но как жить без него - не представляю, да еще и домой не пойдешь ... Ужасная перспектива. Я говорю ему, что героина у меня нет, поэтому он болтает со мной еще немного и уходит. На прощание бросает свое любимое: «На телефоне».
Через несколько дней после того, как забрали Кизбо, ко мне приходят родители. Узнают, что я остался здесь один, и настаивают на том, чтобы забрать меня к себе, пока я не получу место в реабилитационном проекте. Я протестую, но они приводят умный аргумент - у меня может случиться передоз, а рядом никого не будет. К тому моменту, когда меня привозят домой, метадон уже начинает действовать, я чувствую в руках и ногах тяжесть, поэтому позволяю родителям уложить меня в постель. Не то чтобы что-то сильно изменилось для меня в родительском доме - я лежал, читал, смотрел «ящик». Помню, Никси звонил, сказал, что хорошо устроился вместе с Чеком у матери, но теперь ему скучно, и он хочет переехать к Тони. Мне знакомы его чувства. То же происходило и со мной, только Джеймс Джойс спасал мой мозг от стагнации, пока не пришел мой отец и не сказал мне собирать вещи. Когда он сообщил мне, что я «получил место» в реабилитационной программе, лицо у него было так же счастливое, как несколько лет назад, когда он сказал
Вот только плохо, что они сообщили об этом и в клинику, поэтому мне перестали давать метадон в рамках подготовки к полной детоксикации. Я беру с собой немного одежды и книги. Нахожу на полке почтовую бумагу, которую мне сто лет назад дал Норри Мойес, совсем о ней забыл. Это мы собирались тогда писать Карренам угрожающие письма, но так и не собрались. Я складываю их в папку и запихиваю в сумку.
И вот мы оказываемся где-то у черта на рогах, в ебаном Файфе. Я усаживаюсь на заднем сиденье, папа молча ведет машину, а мама нервно затягивается бесконечными сигаретами. Вскоре мы добираемся до указанного места, проехав через какое-то ебаное село, которое состояло из нескольких домов, церкви и паба. Мы останавливаемся рядом с одноэтажным белым домом, перед которым раскинулся небольшой парк. Я чувствую себя ужасно, коченею от страха, меня всего трясет из-за отсутствия метадона в организме. Я даже не могу вылезти из машины, когда старик открывает дверцу с моей стороны; холодный воздух морозит мое лицо, меня охватывает ужас.
– Я не хочу!
Я слышу, как мама бурчит что-то типа «неплохое начало», а отец говорит:
– Сейчас это зависит не от тебя, малыш.
– Он уговаривает, берет меня за руку и начинает вытаскивать из машины.
Я держусь за спинку сиденья:
– По какому праву ты заставляешь меня проходить реабилитацию?
Мама таращится на меня своими кукольными глазами и отдирает мои пальцы от сиденья.
– Мы заботимся о тебе, сынок, это дает нам такое право ... Пойдем!
Папа чуть не выталкивает меня из машины, я спотыкаюсь, он помогает мне удержаться на ногах, держа за куртку, будто тряпичную куклу.
– Давай, сынок, возьми себя в руки, - мягко подбадривает он меня.
Когда я нахожу точку равновесия и беру под контроль свои дрожащие ноги, то вдруг чувствую, что у меня по лицу бегут слезы, и я вытираю их вместе с соплями своим рукавом. Мама тоже выходит из машины, она качает головой и шепчет:- Не знаю, как с нами такое случилось ...
– Наверное, такова воля Господня, - издеваюсь я, чувствуя, как отец крепко сжимает мое плечо, - пожалуй, это еще одно испытание.
Она снова таращится на меня и вдруг отскакивает подальше, начинает кричать на отца:
– Слышал его, Дэйви? Он - зло!
– Она указывает на меня пальцем.
– Послушай, что ты говоришь, неблагодарное маленькое ...
– В нем говорят наркотики, Кэти, - объясняет папа с мрачной уверенностью, теперь, когда у матери сорвало крышу, он играет хорошего полицейского.
У моего старика огромный терпение, которое он ненавидит терять. Моя мама всегда быстро заводится, поэтому я решил вывести ее из себя своим ужасным поведением, что странным образом утоляет гнев отца. Я чувствую себя беспомощным щенком, у меня нет больше времени. Мой кадык дрожит, глаза горят так, будто в них песка насыпали. Я дважды всхлипываю, мое тело трясется в сейсмических конвульсиях, и отец озабоченно смотрит на меня.
Я оглядываюсь по сторонам, но бежать здесь никуда.
– Давай, - командует отец, в его голосе слышно нетерпеливость. Мы шагаем по дорожке из гравия к белому сооружению и заходим внутрь. В этом месте чувствуется вездесущая атмосфера государственного контроля; стены цвета магнолии, коричневые коврики, яркое освещение.
Нас встречает здешняя директриса, сухощав женщина с темными кудрявыми волосами, забранными в хвостик. Ее тонкое лицо украшают очки в красной оправе. Она не обращает на меня никакого внимания и жмет руки родителям. Ко мне же подходит огромный тип с белокурыми волосами, подозрительно мило улыбается мне.