Но сна бесчувственных костейНе потревожит смех беспечный;Не донесется в сумрак вечныйНи шум забот, ни гул страстей;Нас не смутит ни гром сражений,Ни эхо светлое, вестейО славе новых достижений.
20. «Во льдах полярных областей…»
Во льдах полярных областейТак с мачт застывших брига остовНе сбросит ледяных наростов,Не дрогнет призраком снастей,Когда, ворвавшись в сумрак бледный,Полет непрошеных гостейНад морем бросит клич победный…
Июнь-Июль 1929 года
«Я
прежде жил во тьме времен…»
Я прежде жил во тьме временИ в далях лет грядущих будуВновь жизни радоваться чуду,Многообразно воплощен,Пока дорогой совершенстваНе возвращусь, преображен,К истокам вечного блаженства.
Свет Вечерний
Прозревший сын мятежной черни,Кипящей в жизненном бреду,На запад солнца я иду,Встречая тихий Свет Вечерний.Я зло простил, мне грез не жаль,И лишь, как боль желанных терний,На сердце светлая печаль.
«Всем жизнь моя была богата…»
Всем жизнь моя была богата —Любовью, песней и вином:Так пусть же вечер за окном!Полны живого ароматаБылые сны, и их красуС собой, под грустный блеск заката,Я в сон последний унесу.
«Чу! Кличет смерть… Но не жалей…»
Чу! Кличет смерть… Но не жалейИ не печалься понапрасну:Я здесь, как стих допетый, гасну,Чтоб на простор иных полейУмчаться песнею летучей —Там чувства чище, мысль смелей,Созвучья ярче и певучей.
В отрешенности мира зеленого,Вдалеке от дорог и жилья,Отдыхаю в траве у студеного,Говорливого в камнях ручья.Полдень, налит ленивой дремотою;Лишь не может ручей не звенетьДа мерцает живой позолотою —Пятен солнечных шаткая сеть!Но живет и царит в неподвижностиСилы творческой вечная власть,Мощно дышит, в ее непостижности,Воли к жизни победная страсть.Наслаждаться минутою каждою, —Вот завет тайнодейственных чар,И, охвачен неведомой жаждою,Я вдохнул этой мудрости дар.Как вином, упиваюсь я чувственноЧудотворный струей бытия,Негой счастья, такой безыскусственной,Как бездумная песня ручья.Нераздельно сливаюсь я с четкоюПляской света и тени сквознойИ с молитвенной трелью короткоюСерой птички в ветвях надо мной.И, пьянея медовою сладостьюГде-то в чаще расцветших цветов,Я по-детски, с порывистой радостью,Сам бы петь, словно птица, готов.Но томятся на сердце созвучия:На словах выражать не привыкМимолетные чувства певучиеЧеловеческий бедный язык.
С немецкого («Мечтателю-певцу явился в грезах юный…»)
Мечтателю-певцу явился в грезах юныйИ лучезарный Феб; на лире золотойИграл он дивный гимн, и сладко пели струны,Чаруя слух людской нездешней красотой.Чуть звук последний стих, поэт от грез очнулся:Свою он лиру взял и, сердцем возгорев,Трепещущей рукой послушных струн коснулся,Спеша доверить им божественный напев.И полились стихи. Безмолвная сначала,Толпа пришла в восторг, дослушав до конца,И
кудри юноши, ликуя, увенчалаБессмертной зеленью лаврового венца.Но тосковал поэт. Поблекла песня ФебаВ созвучьях струн его… Здесь, в прахе и в пыли,Лишь он один и знал, что чудных звуков небаДостойно сохранить не мог он для земли.Сорвал он свой венок. Разбил о камни лиру,Бежал из городов и жил, как дух лесной,Далекий от людей и странно чуждый миру,В бессильи алчных снов о песне неземной.
Властительница
Как царица средь преданных подданных,Ты — в искательном круге мужчин,И страданья сердец, тебе отданных,Принимаешь, как дань. Но один,Лишь один твоих милостей неданныхНе искал. И ему, королю,Отдала б ты всех подданных преданныхЗа одно дорогое: — «Люблю!» —
Эпиграмма
Стих поэта — лук упругий,Гнев минутный — тетива,А в колчане для услугиСтрелы — жгучие слова.Жертву всюду догоняя,Жал язвящих остротаПоражает негодяя,Дурака или шута.
У цыган («Под небрежной рукой…»)
Под небрежной рукойДрогнул голос струны,И глубокой тоскойВздохи песни полны.Звуки ярче. ПорывСтрастью кровь всколыхнул:Слышен знойный призывНа кипучий разгул.А потом — вновь тоска,Память старой любви…Чародейка-рука,Не тревожь, не зови…Сердцу слушать невмочь.В сердце плачет струна.А цыганская ночьИ шумна, и хмельна.
«У яблонь, свесивших над прудом…»
У яблонь, свесивших над прудомЦветов порозовленный снег,Пируют пчелы с алчным гудомСвой скопидомческий набег.Истомно-теплый полдень маяДрему на яблони навел,Сомлев, стоят они, качаяЦветы под гул жужжащих пчел.Цветы, склоняясь низко к пруду,Белеют призрачно в водеИ чуть дрожат, дивясь, как чуду,Цветам, мерцающим в пруде.
Из Гейне («Был молодой зеленый май…»)
Был молодой зеленый май,Всё к солнышку тянулось.И сердце, полнясь через край,Любовью встрепенулось.Был молодой зеленый май;Так соловей пел сладко,Что сердце, как-то невзначай,Открыл я ей украдкой.
«По гати хворостной сырой…»
По гати хворостной сыройСхожу низиною болотной;Кругом — деревьев тесный строй,С боков — кусты стеною плотной.Темно и дико под горой.И здесь, полуденной порой,Так сердцу сладко и дремотноПод влажной ласковой жарой.Иду. И словно в мир забвеньяУводит сумрачная гать.С былым и с жизнью рвутся звенья…Какая тишь и благодать,Какой покой отдохновенья,Как хорошо, ловя мгновенья,В слова свободные слагатьЖивую песню вдохновенья.
Гаданье
Полдень зноем и влагой распарен;В луговине шатры на реке.«Дай, пригожий усмешливый барин,Погадаю тебе по руке.Отойдем-ка с тобою в сторонку…Что увижу — того не таю…Подари моему цыганенку,Серебри, барин, руку мою».«На, снеси своему цыганенку,Но не мучь ты гаданьем меня,Не сули ни удач мне вдогонку,Ни печалей грядущего дня.Если счастье предскажешь — обманешь:Бабьей сказке я веры не дам;Если ж горе пророчить мне станешь —Так я горе свое знаю сам».