Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Ожидание показалось ему неестественно долгим, хотя миновало всего несколько минут, прежде чем посланец появился, и Аданэй узнал в мужчине, почтительно склонившем голову, давнего знакомого. Несколько раз тот, будучи еще юношей, оказывался в обществе старшего кханади среди прочих развеселых его приятелей. И кажется, пару раз даже поучаствовал в травле Элимера. Наверное, кхан просто не запомнил его физиономии, иначе не стоять бы ему сейчас здесь в роли гонца.
Посланец, тем временем, снова поднял голову.
– Пусть имя царей Илиринских славится в веках, – заговорил он церемониальной
Аданэй еле удержался от того, чтобы вырвать свиток из рук гонца. А потом сорвать печать и жадно впиться глазами в бегущие строчки. Но, конечно, ничего подобного не сделал.
Неторопливо протянул руку, почувствовал, как в ладонь ложится шероховатый цилиндр с посланием, и снова ощутил дрожь нетерпения.
– Благодарю, – надменно уронил. – А теперь выйди, подожди снаружи.
– Как будет угодно царю Илиринскому. Я не стану отходить далеко и явлюсь по первому зову, – вымолвил гонец и уже собирался ступить за порог, когда Аданэй не выдержал и произнес по-отерхейнски:
– Говори на нашем языке. Твой илиринский ужасен и только режет слух досточтимой госпоже Гилларе.
Человек напрягся, но все-таки выдавил из себя, прежде чем скользнуть за дверь:
– Как будет угодно Царю.
Едва посланец вышел, насмешливая улыбка сползла с губ Аданэя, он упал в кресло, достал свиток, сорвал печать и принялся читать. Напряжение на его лице сменилось недоверием, затем удивлением, а когда он дошел до конца и поднял глаза на Гиллару, то она узрела в них азарт.
– Что ж, думаю, это будет интересно, – пробормотал Аданэй, протягивая сгорающей от нетерпения женщине письмо, в которое она впилась взглядом так же, как недавно он сам.
– Правда слишком часто бывает неприятной
I
Гнетущая тишина властвовала в тронной зале. Звенящая, гулкая, давящая – она казалась громче самого яростного крика, она поглощала огромное помещение, отражалась от стен и потолка.
Молчали стены.
Молчали советники и военачальники.
Молчал и Великий Кхан.
Наверное, впервые за время своего правления Элимер не знал, что говорить своим людям и с чего начать разговор. Однако понимал, что начать его все же придется, ибо непозволительно долго тянулось опасное безмолвие. И лучше прервать его скорее, пока еще есть силы это сделать:
– Вам уже известны новости, – голос кхана, глухой и низкий, прозвучал, будто из-под земли, эхом заполняя тишину. – Мой брат жив. И правит Илирином. Я ранил его тогда, но не убил, хотя должен был. Я нарушил древний обычай. Это оказалось ошибкой – нам с ним нет места на одной земле.
– Повелитель, – один из военачальников столкнулся с Элимером взглядом, – как такое могло случиться? Почему?
– Уже не важно, Гродарон. Суть в том, что тогда я солгал. Но сейчас я даю вам выбор. Либо вы остаетесь верны мне, простив и забыв мою ложь, либо уходите к Аданэю ли, к мятежникам,
В общем-то, Элимер проделал сейчас то же самое, что некогда с Видольдом и его "ребятами". И хотя на лице кхана ничего не отразилось, он замер, ожидая решения своих приближенных. Он сознавал, что рискует: если люди, близкие к власти, поддержат Аданэя, пренебрегая своим высоким положением в стране, то очень ослабят Отерхейн, а врагов его, напротив, сделают сильнее. Но, тем не менее, он считал этот риск оправданным. Те, кто останется, сделают это по собственной воле, а значит, предательство с их стороны станет менее вероятным.
Первым заговорил Ирионг, который на протяжении всей речи кхана хмуро разглядывал каменный пол. Теперь же он вскочил и Элимеру в выражении его лица почудился гнев.
– Мой Кхан, – отчеканил военачальник, – я был твоим сподвижником все эти годы. Именно ты сделал меня военачальником. И я водил в бой войска не твоего брата, а твои. Неужели за ты так и не научился доверять мне?
– Я не желал обидеть ни тебя, Ирионг, ни кого-либо из присутствующих. Ты все верно сказал, никто из вас еще ни разу меня не подвел. Наоборот, это я подвел вас своей ложью. Так будете ли вы по-прежнему мне верны, несмотря на нее?
– Твоя ложь на твоей совести, мой Кхан, – вставил Варда, – но тогда ты был еще очень молод. К тому же, Аданэй все-таки твой брат. Не так уж странно, что ты его пощадил. А насчет предложенного выбора: ни к чему усугублять междоусобицы в Отерхейне. Смуты еще никогда не приводили ни к чему хорошему. Кроме того, Аданэй сейчас на стороне врага. И пусть он пока еще жив, но я думаю, все вместе мы это исправим.
– Благодарю, Варда, – внимательно глядя на советника, вымолвил Элимер.
После этого заговорили все сразу, кто эмоционально, кто сдержанно, но смысл всех речей сводился к одному – никто не хотел междоусобной войны, и никто не желал покидать Инзар, теряя высокие посты. Все согласились забыть – или притвориться, что забыли – о лжи кхана. В конце концов, ведь Элимер в то время был совсем еще юношей, кто посмеет обвинить его, что он не решился пролить родную кровь?
Лишь один человек оставался безмолвным и почти неподвижным. Тардин. И Элимер понимал, почему наставник столь молчалив. Что ж, с ним еще предстоит побеседовать наедине.
– Мы тебя поддержим, – произнес Варда, – но следует решить, как быть с остальной знатью и с народом. Об Аданэе известно всем.
Элимер не успел ответить, потому что вновь заговорил Ирионг.
– В войске я уверен, Великий Кхан. Оно пойдет за тобой.
– Не сомневаюсь. А касаемо всех остальных – с ними мы тоже разберемся. Может, внушить мысль, будто царь Илирина, называющий себя моим братом – наглый самозванец, не имеющий к Отерхейну никакого отношения?