Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
– Или можно пустить слух, что Аданэя оживили злыми чарами. Простые люди суеверны и любопытны ко всему, что связано с колдовством. Они охотно и даже с удовольствием в это поверят, – предложил Гродарон.
– Сделаем и то, и другое, – немного подумав, ответил Элимер. – Пусть у каждого будет возможность выбрать слух по своему вкусу. И еще кое-что: хочу, чтобы вы понимали – я ценю вашу преданность и не забуду о ней.
***
Когда все разошлись, Элимер обернулся к Тардину, который
– Ты ничего не желаешь объяснить, советник? – холодно поинтересовался Элимер.
– Для начала задай вопрос.
– Ты утверждал, что Аданэй мертв.
– Твои серые утверждали то же самое, – устало отозвался Тардин.
– Да, утверждали. Но они основывались на словах надсмотрщиков. А ты видишь дальше. Ты не мог ошибиться. Значит, солгал. И я желаю знать почему.
Тардин неторопливо поднялся с места и взглянул на Элимера.
– Я не надеюсь, что ты поймешь. Слишком уж великие силы ведут тебя, застилают твой разум…
– Говори!
– Я действительно солгал. Я знал, что Аданэй жив. После я узнал и о том, что он в Илирине. Нет, не перебивай! – воскликнул Тардин, заметив, как лицо кхана искажается от гнева. – Послушай. Я пытался отсрочить вашу встречу, дать миру шанс. Я надеялся, эта отсрочка поможет…
– Ты бредишь, советник?! – сжав от злости зубы, выплюнул Элимер. – Какие силы? Какой шанс? Я и Аданэй – всего лишь двое смертных. Твоим силам нет до нас никакого дела. Как мог ты солгать мне? Ты, кому я доверял как себе самому! Как ты мог предать меня?
– Элимер, подожди! – вскинулся Тардин. – Пойми одно: смерть одного из вас грозит гибелью всему миру!
– Хватит! – выкрикнул кхан. – Это какая-то бессмыслица! Я не верю ни одному твоему слову. И я больше не стану тебя слушать! Я вижу, ты решил помочь моему брату! Только не понимаю, зачем.
Черный огонь разгорался в глазах кхана. Перед Тардином стоял незнакомец, не желающий слушать никаких доводов. Впрочем, чего-то подобного он давно ожидал. Чего таить, он знал, какой будет реакция Элимера на открывшуюся ложь.
– Ты меня предал, – с ледяным равнодушием продолжил Элимер, – и я отрекаюсь от тебя. Ты более не наставник мне и не советник. Ты будешь казнен.
Тардин горестно и язвительно рассмеялся:
– Я же говорю, тебя лишили разума, Элимер. Кого ты собрался казнить? Меня?! Ты думаешь, тебе под силу причинить мне вред? Или ты забыл, кто я такой?
Элимер не забыл. И потому осекся. Но тут же взял себя в руки:
– Тогда просто уходи. Навсегда убирайся из Отерхейна. Я не желаю больше ничего о тебе слышать.
– В своей гордыне ты возомнил себя властелином вселенной, Элимер! Но любая власть хрупка и непостоянна. Империи рушатся, правители забываются. Но есть нечто гораздо большее, чем любые государства, большее, чем наши с тобой жизни. Это – бытие мира. Подумай об этом. Мир существовал задолго
– Не говори мне обо всем мире, Тардин! Для тебя отчего-то гораздо важнее то, что случится спустя века – и то лишь может быть, – чем происходящее здесь и сейчас. И моя жизнь для тебя столь же ничтожна, как жизнь мотылька, ведь она словно один день по сравнению с прожитыми веками. Странно, что я не понимал этого раньше. Не понимал, что я всего лишь один из смертных, которым ты играл, чтобы достигнуть одному тебе ведомые цели! Но хватит! Больше я не стану это терпеть. Поэтому давай просто забудем друг о друге.
– Как пожелаешь, Великий Кхан, – пробормотал Тардин. – Надеюсь, рано или поздно ты одумаешься. Лишь бы не слишком поздно…
– Убирайся, – прошипел Элимер.
Тардин еще раз взглянул на него, а в следующий миг будто растаял в воздухе. Элимер едва сдержался, чтобы в ярости не опрокинуть скамью или не разбить кулаки о стену. А в дополнение ко всему снова разболелась голова, так что и ее захотелось разбить, лишь бы прогнать боль. Но он – кхан, и ему не к лицу излишние эмоции. Даже когда его предал самый дорогой друг. Друг, в свое время заменивший отца.
***
Элимер решил, что скачка по степи поможет ему отвлечься, а потому направился к конюшне. Однако двери ее оказались закрыты, а конюший отчего-то неуверенно топтался у входа, словно и сам не мог попасть внутрь.
– Оседлай лошадь, – приказал кхан.
Конюх замялся, что показалось Элимеру странным.
– В чем дело?
– Великий Кхан, там это… телохранитель твой.
– И что?
Решив не ждать ответа, Элимер сам открыл дверь, вошел внутрь и тут же понял, чего смущался конюх. Его взору предстало любопытное зрелище: Видольд посреди конюшни забавлялся с какой-то девицей, прижав ту прямиком к одному из пустующих стойл.
– Роскошно! – промолвил кхан. – Однако вынужден вас прервать.
Девица вскрикнула и отпрянула от Видольда, пытаясь кое-как подобрать одежду. Когда это наконец удалось, она забилась в угол, старательно пряча покрасневшее лицо.
– Выйди, – уронил Элимер, и девица не заставила просить себя дважды. Едва ли не бегом бросилась она к двери, по-прежнему скрывая лицо.
– Твои прекрасные глаза еще долго станут мне сниться! – не преминул крикнуть ей вслед Видольд и лишь затем, поправив одежду, склонился в насмешливом поклоне:
– Повелитель, надеюсь, зрелище сей пылкой страсти не оскорбило твоего царственного взора.
– Еще как оскорбило, – ухмыльнулся Элимер. – Чтобы мой главный телохранитель, предводитель охранной дружины – и в какой-то конюшне с дворовой прислугой! Позволь поинтересоваться, а почему не в свинарнике со свинопаской?
– От свинарника и свинарок не очень приятно пахнет, Кхан. А так – мысль интересная, – осклабился Видольд.