Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Но тут Лиммена снова взглянула на Айна и осеклась, увидев, что его побледневшее лицо выражает гнев, безмерное удивление и отвращение (к ней?!).
– Ты смеешься? – совсем тихо спросил раб. – Тебе смешно?
Да, видимо, правду сказал Вильдерин – этот Айн действительно когда-то был свободным господином. Иначе не удивлялся бы пренебрежению к своей жизни.
– Рэме нарушила приказ, – все так же тихо продолжил говорить раб. – Нарушила тайно и подло. А тебе все равно, ты смеешься, словно это незначительная шалость. Я понимаю, Владычицу не волнует, буду я жить или умру – но смеяться?! Даже над дворовым
Наверное, из-за того, что раб был прав, или потому, что сейчас он смотрел на нее как на обычную женщину, а не повелительницу, Лиммену охватила холодная злость, и она с размаху ударила Айна по лицу.
– Как смеешь ты, грязный раб, – прошипела царица, – говорить мне такое?! Да я сейчас же прикажу отрезать твой мерзкий язык!
– Отрезать язык… – с непонятной усмешкой пробормотал невольник, отнимая ладонь от покрасневшей щеки. – Кажется, это превращается в славную традицию…
Но вдруг посерьезнел и добавил:
– Великая права, моя жизнь действительно в ее руках.
Слетела маска рабской угодливости, и со всей откровенностью обнажилось его истинное лицо: надменное, властное и красивое. О да, этот привык сам быть господином. И скорее позволит убить себя, чем по-настоящему подчинится.
Лиммена по какой-то причине не могла оторвать от него взгляда. Это лицо! Эти глаза! Такие странные, колдовские глаза! Светло-серые, словно прозрачные, а по краям радужки – темно-синие, почти черные. Манящие. Опасные. Что за странная сила сокрыта в них, если она – правительница огромной страны – не способна пошевелиться, находясь под их властью! Этот энигматичный взгляд…
С трудом переборов себя, Лиммена отвернулась и пренебрежительно бросила:
– Ты будешь казнен. Я так решила, – с неудовольствием и злостью она заметила подрагивающие нотки в собственном голосе.
– Пусть будет так, – спокойно отозвался тот.
Конечно, Аданэй только казался спокойным. Он знал, что опять, вот уже который раз, ступает по лезвию ножа. Он рисковал, когда смеялся в присутствии Элимера, рисковал, насмехаясь в лицо надсмотрщику в каменоломнях, а с Лимменой рисковал вот уже второй раз. Но чувствовал: ничего дурного уже не случится. Царица, хоть и старалась этого не показать, попала под его необъяснимые чары, природу которых Аданэй и сам не понимал.
Лиммена стояла спиной к Айну, с ней творилось что-то невообразимое. Злость и ярость мешались с азартом. Сердце билось быстрее и быстрее. В груди родилась боль. Проклятье! Конечно, она снова потеряла спокойствие, вот приступ и не заставил себя ждать. Нет, только не при нем! Нет, он не должен видеть!
Но выставить раба Лиммена не успела. Боль скрутила сильнее, чем когда-либо прежде, царица не успела сдержать стона и повалилась на ковер.
"Какой стыд!" – промелькнула мысль, прежде чем разлететься осколками и раствориться в мучительной бездне, лишив царицу возможности и думать, и воспринимать окружающее. Теперь оставались только двое: Боль и Лиммена. Лиммена и Боль.
Когда болезнь разжала когти, взгляд Лиммены прояснился, предметы
Лиммена заглянула ему в глаза, боясь увидеть в них торжество и насмешку. Однако ничего подобного не обнаружила. Взгляд Айна казался мягким и как будто ничего не выражал. Тут Лиммена осознала, что ее голова все еще покоится на его коленях, и ей стало стыдно. С трудом поднявшись на ноги, она сделала шаг, но снова накатила тошнота, голова закружилась, и царица опять упала бы, если б раб не оказался рядом. Как это позорно – принимать от него помощь!
Лиммена не понимала, почему ей так важно выглядеть в его глазах грозной повелительницей, не знающей слабости, но она движением руки попыталась отстранить Айна, однако тот не подчинился. Вместо этого подхватил ее и отнес на кровать.
– Ну, и зачем ты мне помогаешь? – спросила царица. – Надеешься, я сохраню тебе жизнь?
– Нет, – Айн покачал головой. – Ты бы и так меня не убила.
Произнося эти слова, Аданэй знал, что снова рискует – сумасбродная царица может казнить его просто из чувства противоречия. Но отступать было уже поздно.
– С чего ты взял? – изумилась Лиммена. – Я могу сделать с тобой все, что угодно! Неужели нисколько не боишься?
– Глупо совсем не бояться, – губы Айна чуть затронула улыбка. – Все живое боится смерти. Но мне показалось, ты не из тех, кто станет убивать без особой причины.
– Страха ты не чувствуешь… Тогда что? Может, злорадство?
Айн склонился над Лимменой и, всмотревшись в ее лицо, печально произнес:
– Мне самому слишком хорошо знакома боль. Как я могу радоваться чужой?
И она не нашлась, что ответить.
Аданэй знал: его слова далеки от истины: пусть злорадства он и впрямь не чувствовал, но неожиданный приступ царицы помог ему чуть приблизиться к ней, а это не могло не радовать.
Он еще раз посмотрел на Лиммену. Тем самым – особенным – взглядом. И произнес холодно и почтительно:
– Позволишь идти, повелительница?
– Да, ступай, – устало отозвалась Лиммена. Что ж, этот Айн оказался прав: ни убивать, ни наказывать его желания более не возникало.
И тут, перед тем, как уйти, раб непринужденно, словно невзначай, откинул с ее лица выбившуюся из прически прядь, слегка коснувшись пальцами щеки. И поклонившись, направился к двери.
"Да как он смеет! Будто я не царица, а деревенская девка!" – мысленно возмутилась Лиммена, стараясь не признаться себе в том, что от его прикосновения по телу пробежала волна горячей дрожи. Но она почти мгновенно взяла себя в руки и окликнула Айна на выходе:
– Подожди! – если уж он все равно здесь, неплохо бы выяснить то, что собиралась. Лиммена приподнялась на подушках и жестом приказала рабу не подходить ближе. Пусть стоит в дверях.