Гибель отложим на завтра. Дилогия

Аэзида Марина

– Дикарка снова отказывается есть? – в голосе кхана наконец-то послышалась тревога.

– Нет, Элимер, не отказывается, – ответил Тардин с легким сарказмом. – Она ест, но так мало, что едва-едва ребенку хватит. И это, предупреждая твой вопрос, не для того, чтобы тебе досадить. Просто она не чувствует голода. Знаешь, что может случиться с диким зверем, если его посадить в клетку?

– Хочешь сказать, что айсадка не может жить взаперти и поэтому умирает?

– Именно.

Кхан призадумался, но потом рассмеялся и сказал:

– Я

знаю, что с этим делать. Скоро она снова захочет жить, не волнуйся, – он поднялся с кресла и направился к выходу

– В чем дело, Элимер? Почему бы ее просто не отпустить?

– Я уже ответил – нет.

– Почему?

Кхан, уже стоя в дверях, обернулся и произнес:

– Потому что я хочу сломить ее волю. А я всегда получаю желаемое.

***

Элимер стоял в тайной комнате, разглядывая айсадку. Советник говорил правду, от девушки и впрямь остались кожа да кости. Она и до этого была худой, но то, что Элимер видел перед собой сейчас, действительно вызывало тревогу. Скулы девчонки некрасиво заострились, потрескались губы, колтун спутанных грязных волос походил на солому, а глаза нездорово блестели.

– Да, – пробормотал Элимер, – красавицей тебя не назовешь.

Девушка посмотрела на него и, как ни странно, не стала молчать.

– Есть до этого дело? – безразлично спросила.

– Никакого.

– Тогда пришел зачем? – ее голос звучал все так же равнодушно.

– Хотел спросить: ты еще не передумала убить меня?

– А передумать должна почему? Ты – шакалий вождь, а я…

– Тогда радуйся, – прервал ее Элимер, – у тебя появится возможность.

Девушка ничего не ответила, лишь изумленно воззрилась на него, но через миг отвернулась, и губы ее искривились в слабом подобии ухмылки.

– Темный человек пришел, чтобы насмехаться?

– Я не смеюсь, как видишь. Я серьезен. Я дам тебе возможность убить меня в поединке. А за это ты мне кое-что пообещаешь.

– Пророчество? Нет!

– Я уже давно это понял! – раздраженно отозвался Элимер. – Можешь скрывать свое лживое пророчество и дальше. Оно все равно не сбылось.

Вот теперь удивление айсадки стало настоящим.

– Тогда… – с подозрением протянула она.

– Ничего, чем ты не смогла бы пожертвовать ради возможности меня убить, – отозвался кхан. – Ты дашь клятву: если проиграешь, не станешь делать попыток убить себя, меня или моих людей. Не попытаться сбежать и не будешь искать встречи с сородичами.

– Если проиграю, навсегда – пленница?

– Да, – кивнул Элимер, – но у тебя есть шанс.

– У меня выбора нет, – голос ее прозвучал ровно, но сложно было не заметить во взгляде оживление и робкую надежду. Он все правильно рассчитал: ненависть и жажда мести, как и в прошлый раз, вернули ей волю к жизни.

– Не понимаю, Темный вождь, это зачем тебе, но согласна.

– Разумно. Я рад. Правда, есть одна проблема.

Во взгляде айсадки родилась тревога, словно она почуяла какой-то

подвох. Но ничего не сказала, лишь выжидательно посмотрела на кхана.

Элимер продолжил:

– Ты в таком состоянии и с ребенком не справишься. Наш поединок состоится не раньше, чем ты снова начнешь походить на человека. Поэтому советую больше не отказываться от еды.

– Не откажусь, – и она улыбнулась в ответ. Правда, улыбка эта больше напоминала оскал.

Гл. 20. Никогда не злите царей и женщин

Его грубо втолкнули в крошечный деревянный сарай. Как только снаружи щелкнул навесной замок, Аданэй, не рассчитав силы, яростно ударил ребром ладони по косяку и скривился от боли.

Ну вот, опять он все испортил! Нашел время показывать характер! Да еще перед правительницей Илирина, которую он должен был обольстить, а не разозлить. Наверное, Гиллара его переоценила. Наверное, он сам себя переоценил. Ну, стал бы он развлечением для развратной рабыни, подумаешь, велика беда! Зато не сидел бы сейчас в паршивом сарае и не ждал, пока ему отвесят назначенные пятьдесят ударов плетью, после которых он может и не выжить.

Аданэй нервно прошелся из угла в угол, не в силах успокоиться. Проклятая Рэме!

Он прекрасно понимал, что рабыня видела в нем лишь красивую вещь, не обладающую собственной волей, разумом, чувствами, в конце концов. Первый раз за все время Аданэй ощутил по-настоящему, каково это – быть рабом.

"Ну и что? – саркастично усмехнулся он. – Подумаешь, всего лишь очередное унижение в их нескончаемой череде".

И тут же снова взорвался в гневе. Нет, не "подумаешь"! Он – не игрушка! Он – кханади. И неважно, что об этом никому не известно.

Видимо, поведение девчонки стало той самой "последней каплей" в цепочке унижений, которую он уже не смог стерпеть. И сорвался. Может быть, зря. Скорее всего – зря. Но уже ничего не мог с этим поделать.

Этим вечером ему передали приказ явиться к царице. Дверь в покои повелительницы открыла Рэме – как всегда – и поначалу это не вызвало никаких подозрений. Пока девушка не улыбнулась и не произнесла взбесившую его фразу:

– В прошлый раз мне очень понравилось, Айн, а потому повелительница отдала тебя мне.

– Отдала?!

– Ну да, – пожала плечами Рэме. – Она часто делает мне подарки.

От ярости у Аданэя сперло дыхание, он растерялся и даже не нашелся с ответом.

– Пойдем, – как ни в чем не бывало, продолжила девчонка, – доставишь мне удовольствие, – и одарила его похотливой улыбкой.

– Нет! – выпалил он.

Рэме от изумления осеклась, но глаза ее злобно засверкали.

– Да как ты смеешь перечить воле царицы? – прошипела она, оправившись от изумления. – Ты, раб!