Гибель отложим на завтра. Дилогия

Аэзида Марина

– Отвечай, кем ты был до рабства? И не смей лгать.

Несколько мгновений Аданэй размышлял. Должно быть, царица неспроста задала этот вопрос. А раз так, продолжать лгать слишком глупо. И опасно.

– Я был свободным жителем Отерхейна, повелительница.

– Это я поняла и без тебя, – фыркнула Лиммена. – Подробнее. Кем ты был? И почему солгал Ниррасу?

"Что ж, похоже, эти вопросы я могу обернуть себе на пользу" – подумал Аданэй.

Он искусно изобразил сомнения, бегающий взгляд, а затем сделал вид, будто с трудом решается на откровенность:

– Мой отец

был одним из младших советников бывшего кхана, а я – предводителем сотни. В будущем мне предстояло водить в бой тысячу, либо пойти по стопам отца. Но не сложилось. Кханом стал Элимер. Многие знатные люди, в том числе и мой отец, воспротивились этого. Они поддерживали другого кханади. Но Элимер убил почти всех недовольных. Мою семью тоже. А я бежал на запад, к Сайхратхе, но в пути нарвался на разбойников. Они продали меня в Ишмир, в рабство. Вот и все. Я не сказал об этом Ниррасу, я боялся, что он выдаст меня Элимеру: за мою голову там, в Отерхейне, назначена награда.

И Аданэй начал судорожно вспоминать имена погубленных Элимером знатных мятежников, чья история могла бы совпасть с той, которую он только что придумал. Но не успел.

– Как же тебя зовут на самом деле? И как звучит имя твоего рода?

– Айн – мое настоящее имя. А имя рода… – тут он мастерски изобразил отчаяние и с горькой иронией добавил: – Мой род мертв. Его не существует.

– Но есть ты, – на лице царицы Аданэй обнаружил заметное оживление и плохо скрытое любопытство.

– А что я? – горько усмехнулся он. – Имя моего рода не может принадлежать рабу. Я открою его не раньше, чем перестану им быть. Если перестану…

– И ты не пытался бежать из рабства?

– Я пытался, – он равнодушно пожал плечами.

– А сейчас? Если, допустим, я позволю тебе вернуться в Отерхейн? Прошло столько лет с тех пор, как Элимер подавил мятежи. Он может простить тебя, если ты покаешься.

Вопрос был провокационным, но чтобы ответить на него Аданэю даже не пришлось притворяться:

– Я ненавижу Элимера. Он лишил меня семьи и дома, он превратил меня в раба! И даже если он меня простит, то я его – никогда. Никогда! – и в глазах Аданэя зажглась уже настоящая, а не поддельная злоба.

– Хорошо, можешь идти, – неожиданно прервала разговор Лиммена.

Аданэй не заставил просить себя дважды: эта беседа изрядно его утомила, забрав, кажется, все силы. Он чувствовал себя измученным, изможденным, и мечтал быстрее добраться до кровати. Сейчас даже с Вильдерином встречаться и разговаривать не хотелось. И думать не хотелось тоже. В конце концов, о важных вещах – например, о царице, – он может поразмыслить и завтра.

Гл. 21. В споре с чувствами не всегда побеждает разум

Советники смотрели на Лиммену так, словно ждали от нее ответа, и царица поняла, что отвлеклась и прослушала последнюю фразу Нирраса. Неудивительно: малый совет длился уже довольно долго, а она в последнее время быстро утомлялась.

Без сомнения, во всем виновата болезнь…

– Прости, – сказала она, – я кое-что обдумывала. Так о чем ты говорил?

– Об Эхаскии. Неплохо бы возобновить с ними дружбу.

– Их дружба слишком разорительна, – возразил один из советников – Кхарра. – Эхаскийский регис потребует снять запрет с торговли их специями и тканями на наших землях. Да еще и выхода к морю захочет.

– Все верно, – не раздумывая, подтвердил Ниррас. – Но из двух зол я предлагаю выбрать меньшее. Все-таки Эхаския наш ближайший сосед. Страна хоть и небольшая, но войско у нее довольно сильное. И это войско может выступить на стороне Элимера, если тот объявит нам войну. Лучше договориться с государем Рейлиром до того, как это случится.

– Ты прав, – согласилась Лиммена. – Уж лучше вызвать недовольство наших купцов, но вернуть расположение региса.

– Недовольства не будет, – вставил Оннар. – Купеческим гильдиям придется понять, что это вынужденные меры. Я найду способ убедить их.

Царица кивнула. В этом вопросе она могла полагаться на Оннара всецело: прежде, чем стать советником, он возглавлял одну из купеческих гильдий, а потому в делах торговли разбирался лучше всех присутствующих.

– Надо скорее направить в Эхаскию послов, – сказала Лиммена, посмотрев на Кхарру. – Займись этим.

– Выберу лучших, Великая.

– Хорошо. С этим решили. Но есть еще один вопрос, который я хочу обсудить. Помните, мы пытались найти и договориться с вельможами Отерхейна, которые недовольны Элимером?

– Конечно, но все изображали верных подданных, – фыркнул Кхарра. – Дрожали перед своим тираном, хотя он находился далеко.

– А еще боялись, что это проверка, которую серые крысы устроили, а потому не верили нашим посланникам, – откликнулась Лиммена. – Но сейчас у нас появилась одна возможность. Она неверная и шаткая, но это лучше, чем ничего.

Все взгляды устремились на правительницу, и та продолжила.

– Будет проще, если мы узнаем имена недовольных наверняка, а заодно поймем, чего они хотят добиться, свергнув кхана.

– Мы пытались выяснить это и раньше. Что изменилось, Великая? – спросил Ниррас.

– Появился раб из Отерхейна. Раб благородного происхождения, сын одного из советников. Он сказал, что Элимер казнил его отца за участие в мятеже. Возможно, этот невольник укажет нам выживших мятежников.

– Почему ты уверена, что он не солгал? – в глазах Нирраса промелькнуло странное выражение, но Лиммена не обратила внимания.

– Потому что если ложь вскроется – его казнят, и он об этом знает. Да и сам подумай: раб хорошо говорит на илиринском, хотя появился здесь недавно. Значит, получил образование, недоступное простолюдину. И говорит он с отерхейнским акцентом. Кроме того, ведет себя слишком нахально для раба. Он мог соврать лишь в том, что был сыном мятежника. Но зачем? Не вижу причины, ради которой он стал бы рисковать жизнью.