Гибель отложим на завтра. Дилогия

Аэзида Марина

– Что у тебя с ногой? – словно только что заметил, как неловко девушка поджимает ее.

– Ничего, – слегка рассеянно, отвлекаясь от своих мыслей, произнесла она, – меня тащили, и я…

– Покажи.

Удивившись сама себе, Шейра закатала одну штанину и протянула вождю ногу. И только тут обнаружила, что стопа и щиколотка опухли, и сразу же почувствовала сильную пульсирующую боль, на которую до этого почти не обращала внимания, будучи занята разговором с этим человеком.

Элимер осторожно пробежался пальцами по лодыжке, заставив айсадку поморщиться

от боли.

– Ни перелома, ни вывиха, кажется, нет. Уже хорошо. Я скажу Еху, чтобы наложил тебе повязку – в этом деле он мастер.

Он еще раз прощупал ее щиколотку и, как будто убедившись, что все в порядке, скользнул взглядом выше, остановившись на разбитом колене и бедре. Если бы ему раньше кто-нибудь сказал, что эти покрытые синяками и ссадинами ноги покажутся ему соблазнительней холеных бедер Зарины – он ни за что не поверил бы.

Девушка посмотрела на него исподлобья и вдруг опасливо спросила:

– Ты теперь навсегда запрешь меня в той каменной комнате, да?

– Нет, но следить за тобой теперь станут вдвое тщательнее, чтобы подобных историй больше не случалось.

Кажется, его слова ее успокоили. Наверное, больше всего она боялась вновь оказаться взаперти.

– Ложись спать, Шейра, – произнес Элимер, поднимаясь с места. – Я ухожу, меня ждут. Через несколько дней пришлю кого-нибудь за тобой.

– Кого пришлешь? – она метнула на него встревоженный взгляд. Элимер прекрасно понял его значение и с мрачной насмешкой ответил:

– Я пришлю Видольда, не волнуйся, – он заметил на ее лице радостное облегчение и, жестко сжав губы, рванул на себя дверь. И едва не столкнулся со старым Еху. Старик держал в руках глиняные горшочки, от которых исходил сытный аромат съестного, и как раз собирался войти в дом.

– Да ты никак уходишь, Великий Кхан?! – воскликнул сторож. – Что ж так, задержался б до утра, а там бы и в путь.

– Не могу, Еху, пора, – и вполголоса добавил, покосившись на девушку. – Ты уж приглядывай за ней, ладно? Как бы опять в приключение не попала. Да, и еще она ногу повредила…

– Ну, это ничего, это я займусь, скоро начнет бегать.

– Главное, чтобы недалеко, – криво усмехнулся кхан.

– Будь спокоен, повелитель, глаз не спущу.

– Хорошо, Еху. Тогда прощай.

И вскоре фигура кхана скрылась за деревьями, растаяла в фиолетовой ночи.

Старый Еху вошел в теплый, освещенный дом и уселся напротив айсадки, протягивая ей глиняный горшочек:

– Возьми-ка, девонька, поешь, – улыбнулся старик. – Проголодалась, наверное. Ишь, худющая-то какая!

Шейра не заставила просить себя дважды. За время, проведенное в поселении, ей ни разу не давали еды, и сейчас девушке казалось, будто она способна съесть хоть целого оленя. Уплетая жаркое, она поглядывала на Еху. Старик тоже наблюдал за ней, хитро щуря веселые глаза. Почему-то этот сторож сразу вызвал у Шейры симпатию, несмотря на то, что тоже был шакалом Отерхейна.

"Может, не все темные люди подлые и злые?" – подумалось девушке.

></emphasis

>

(5) Иясе – в мифологиях тюркоязычных

народов название духов, постоянно пребывающих в каком-либо месте

Гл. 24. Возлюбленный солнца, быть может, близок час надежд?

Пожелтевшие умирающие листья плавно кружились в грустном причудливом танце и падали, с мягким шелестом покрывая прелую землю. Утренний свет только-только разогнал ночные тени, и прозрачный мир еще отдыхал от людских голосов и привычного дневного шума, впитывая спокойное сияние, что медленно разливалось в прохладном, отсыревшем за ночь воздухе. Никогда прежде Аданэю не доводилось видеть такой поразительной осени! Илиринский край чуть ли не на глазах обряжался в золото, как и его жители. В Отерхейне это время года сопровождалось жестокими, иссушающими землю ветрами, несущими тучу песка и пыли. А здесь, в Илирине, осень казалась воплощением покоя и дремы, она навевала неторопливые мысли и сонную меланхолию, и взгляду сложно было оторваться от завораживающей пляски листьев в это позолоченное солнцем раннее утро.

Лиммена еще спала и что-то тихо говорила во сне. А вот он проснулся слишком рано, еще затемно, и все это время стоял у приоткрытого окна, вдыхая пряный аромат пожухлых листьев. Взгляд его в это утро ни за что не мог зацепиться, перескакивая с одного предмета на другой, а разум витал где-то без цели и смысла, в подражание природе отдавшись бездумной, кружащей голову дреме.

За время, проведенное в Илирине, многое успело измениться. После той памятной ночи у озера Лиммена еще несколько раз пыталась вернуть себе власть над ним. Стоит ли говорить, что попытки эти изначально были обречены: разве способен тот, кто имел несчастье однажды его полюбить, обрести над ним власть?

Холодным, орошенным влагой утром, из рощи они вернулись поодиночке, но в этот же вечер Лиммена позвала его к себе. Царица держала себя холодно и высокомерно и, возможно, это могло бы ввести в заблуждение кого угодно, но только не его.

– Ты даже не склонил головы в знак приветствия? – будто бы в удивлении спросила она. – Что ж, Айн, ты, безусловно, наглец, но ты мне чем-то интересен, именно это тебя спасает. Пока. Какое-то время я, пожалуй, смогу терпеть твою дерзость. Но лучше тебе поскорее уяснить, как следует вести себя рабу. Даже такому очаровательному как ты, – и она призывно заулыбалась.

– Иди ко мне, Айн, – все с той же улыбкой царица протянула к нему руки, но Аданэй и не подумал сдвинуться с места, разглядывая ее с плохо скрытой усмешкой. Ее руки неуверенно опустились, а брови сдвинулись. Кажется, его поведение застало ее врасплох.

– Ты, надеюсь, не думаешь, – тихо спросил Аданэй, – что я стану для тебя очередным Вильдерином? Я – не он. Лучше оставь эти игры.

– Как смеешь ты… – гневно начала царица, но осеклась, услышав негромкий смех Айна.

– Не пытайся меня подчинить, – сказал он, неторопливо подходя к Лиммене, – все равно не удастся. Лучше просто люби, и больше ничего не надо, – и кончиками пальцев пробежался по ее щеке и шее.