«Гильдебрандская редкая»

Флеминг Ян

– Забавно. Но я-то как вписываюсь во все это?

– Просто я знал, что до отъезда у тебя есть еще неделя, и сказал, что ты – местный подводный ас и сможешь поймать эту рыбку лучше и быстрее, чем кто-либо другой. К тому же я добавил, что и сам без тебя не поеду. Крэст дал согласие, вот и все. Я знал, что ты где-то здесь околачиваешься, и ехал вдоль берега, пока один из рыбаков не сказал мне, что тут неподалеку один сумасшедший человек с белой кожей пытается покончить жизнь самоубийством. Тогда я сразу понял, где тебя искать.

Бонд рассмеялся:

– Удивительно, как эти островитяне боятся моря. Пора бы им уже привыкнуть, а ведь здесь многие даже плавать не умеют!

 

– Римская католическая церковь не любит, когда люди разоблачаются

из своих одежд. Ерунда, конечно, но факт. Что же касается боязни… Ты ведь здесь всего месяц, и тебе просто не попадались голодные акулы и барракуды. А рыба-скорпион? Ты когда-нибудь видел человека, наступившего на нее? Он весь корчится от боли. А иногда боль такая, что глаза в прямом смысле лезут на лоб. Мало кто выживает после этого.

Бонда это не смутило.

– Значит, им надо надевать обувь или обматывать ноги тряпками, если приходится идти к рифу. В Тихом океане это все тоже водится, да еще и раковины-убийцы. Это просто глупо. Здесь все стонут: «Мы такие бедные!» А у них под носом море, напичканное богатствами. А под камнями, на дне, пятьдесят разновидностей каури. Только за счет их продажи можно жить и не тужить.

Фиделе Барби захохотал:

– Бонда – в губернаторы! На следующем собрании я обязательно изложу эту идею избирателям. Ты отлично подойдешь на эту должность. Человек будущего! Блестящие идеи! Какая энергия! Какой наив! Каури! Замечательно. Впервые за послевоенное время удастся сбалансировать бюджет. «Стриги купоны, несмотря на морские препоны!» Это будет нашим лозунгом, а тебя произведут в сэры.

– Во всяком случае, на этом можно заработать больше, чем на ванили, которая приносит одни убытки.

Так они пикировались, пока пальмы не расступились и не открыли дорогу к обшарпанной столице острова Маэ.

Прошел уже почти целый месяц с того момента, как М. вызвал к себе Бонда и объявил, что отправляет его на Сейшелы.

– У Адмиралтейства возникли проблемы с новой базой флота на Мальдивах. Забастовка, саботаж и все такое прочее. Военным надоело зализывать раны, и они собираются перебраться на Сейшелы. Разница всего в тысячу миль, зато спокойнее. Но они хотели бы гарантировать себя от новых неприятностей. И хотя министерство по делам колоний божится, что там совершенно безопасно, я все-таки согласился направить туда одного из наших сотрудников посмотреть на все свежим взглядом. Когда несколько лет назад там находился Макариос, неожиданные моменты порой возникали. То какие-то японские рыбаки начинали кружить вокруг, то из Англии появлялись некие темные личности со связями во Франции. Так что поезжай и как следует присмотрись.

М. отвернулся к окну и, внимательно наблюдая за мартовской слякотью, добавил:

– Смотри еще, не заработай солнечный удар…

Доклад, подготовленный Бондом с указанием единственной местной опасности – туземных представительниц прекрасного пола, – лежал в его столе уже неделю, и ему теперь оставалось лишь ждать прибытия корабля «Кампала», который доставит его в Момбасу. Бонду уже осточертели и песчаные пляжи, и тенистые пальмы, и жалостливые стоны крачки, и бесконечные разговоры о копре. Очень хотелось перемен.

Последнюю неделю Бонд жил у Барби, и вот, быстренько сложив чемоданы, они вдвоем направились к Длинному пирсу и оставили машину у будки таможенников. В полумиле от берега стояла на якоре сверкающая на солнце белоснежная яхта. Пирога с подвесным мотором быстро пересекла залив, проскользнула через проход в рифе и доставила Бонда и Барби к яхте. Вблизи «Вэйвкрэст» не производила впечатления красавицы: ее внешность несколько портили широкая палуба и громоздкая надстройка. Однако Бонд сразу понял, что это – настоящий корабль, предназначенный для дальних плаваний, а не для круизов вдоль побережья Флориды.

Казалось, на яхте никого нет, но стоило им подойти к борту, как тут же появились два бравых матроса в белых майках и шортах. Они стали у трапа с баграми в руках, готовые оттолкнуть обшарпанную пирогу, чтобы она не дай бог не повредила

сияющий белизной борт яхты. Бонд и Барби поднялись на борт, матросы куда-то унесли багаж, а их самих провели в салон, где после жары воздух казался замораживающим.

В салоне никого не было. Впрочем, вряд ли это помещение можно было назвать салоном или каютой. Это была скорее комната, обставленная богато и со вкусом, ничем не напоминавшая присутствующим о том, что они находились на борту корабля. Окна, наполовину скрытые за венецианскими жалюзи, были нормального размера, как и глубокие мягкие кресла, стоявшие вокруг приземистого стола в центре комнаты. На полу лежал мягкий толстый ковер бледно-голубого цвета. Стены задрапированы панелями из какого-то серебристого дерева. Потолок был просто белым. В комнате стоял еще письменный стол с обычными принадлежностями для письма и с телефоном. Рядом с большим граммофоном висела полка, сплошь уставленная бутылками, а над полкой картина, похоже, кисти Ренуара, причем замечательная: портрет темноволосой девушки в блузке в черно-белую полоску. Большая ваза с белыми и голубыми гиацинтами и аккуратная стопка журналов на столе в центре комнаты создавали впечатление роскошной гостиной городской квартиры.

– Ну, что я говорил, Джеймс?

Бонд покачал головой в восхищении.

– Так, конечно, можно покорять моря, делая вид, что их просто не существует.

Он сделал глубокий вдох.

– Как же здорово дышится свежим воздухом! Я уже почти забыл, каков он.

– «Свежий» – это тот воздух, что на улице, приятель. А здесь воздух консервированный.

Милтон Крэст, бесшумно вошедший в комнату, стоял у них за спиной. Он производил впечатление сильного, жесткого, хорошо тренированного атлета. Потертые джинсы, военного покроя рубашка и широкий кожаный ремень говорили о том, что сила и жестокость – его фетиш. Ему было немногим более пятидесяти. Взгляд голубых, глубоко посаженных глаз на задубевшем от морских ветров лице был лениво-презрительным. Уголки губ были опущены, что обычно свидетельствует либо о добродушии, либо о надменности. В данном случае – явно о последнем. Слова, сказанные им, не содержали в себе ничего обидного, кроме разве что пренебрежительного «приятель», но фраза эта была брошена так же брезгливо, как обычно бросают мелкую монету жалким попрошайкам. Но, пожалуй, самое странное впечатление произвел на Бонда голос Крэста: мягкий, красивый, но цедящий слова сквозь зубы. Это был голос, которым говорил покойный Хамфри Богарт. Бонд оглядел Крэста с головы до ног, с венчика черных с проседью волос, якоря с орлом, вытатуированных на правом предплечье, до босых крепких ступней, расставленных широко, по-матросски, на мягком ковре. «Этому человеку нравится походить на героев Хемингуэя, и мы с ним явно не сойдемся характерами», – подумалось Бонду.

Крэст подошел к ним и протянул руку.

– Это вы – Бонд? Рад видеть вас у себя на борту, сэр.

Бонд ожидал, что рукопожатие будет очень сильным, и заранее напряг мускулы, чтобы парировать его.

– Ныряете с аквалангом или без?

– Без. И не глубоко. Это всего лишь хобби.

– А кроме этого чем изволите заниматься?

– Состою на государственной службе.

Крэст хохотнул:

– Государственность и услужливость. Из вас, англичан, недаром получаются лучшие в мире дворецкие и лакеи. Значит, государственный служащий, говорите? Похоже, мы с вами поладим. Государственные служащие – это как раз те, кого бы мне хотелось видеть в своем окружении.

Щелчок открывшейся верхней панели оказался как нельзя кстати. Он дал Бонду возможность сдержаться. И вообще он на какое-то время забыл про Крэста, так как по ступеням в комнату спустилась загорелая обнаженная девушка. Хотя, конечно, она не была совершенно обнаженной, но, видимо, бикини телесного цвета и предназначался для того, чтобы казалось, что на ней ничего нет.

– Лу, сокровище мое. Где это ты пряталась? Давненько что-то тебя не было видно. Познакомься. Мистер Барби и мистер Бонд. Это те ребята, что пойдут с нами.