Главная роль
Шрифт:
— Эти люди — не дикари, — кивнул цесаревич. — Ты был прав: дикари живут в индийских трущобах, а здесь царит железная дисциплина. Когда римские легионы громили многократно превосходящих их числом, на их стороне была железная дисциплина. Поговорив с этими людьми, посмотрев на их жизнь и работу, проделанную за последние годы, я склонен верить твоим теориям — если японцы продолжат в том же духе, они вполне могу войти в клуб Великих держав.
Спасибо, Господи!
— Рационализм убивает этот мир, Никки, — вздохнул я, для разнообразия не притворяясь, а искренне. — Эти, — указал на берег. — Все поняли и отринули свою уникальную культуру и традиции как «бесполезные», решив равняться на лучших — иначе им уготована плачевная участь островной нищей страны, с которой разговаривают с позиции силы. С рациональной точки зрения, они сделали правильный выбор: судьба всей нации и будущее многих поколений гораздо важнее сотни способов любования цветущей сакурой.
—
— Я согласен с тобой, — кивнул я. — Большие страны ведут себя как бандиты, маленькие — как проститутки.
— Так! — хохотнул цесаревич. — Но есть и исключение — австрияки ведут себя как исключительные кретины.
Поржали — хуже австрияка в эти времена зверя нет.
— Больше всего мне жаль Китай, — признался я. — Только представь, Никки: больше трех тысячелетий непрерывной, задокументированной истории. Сотни миллионов человек населения на пике могущества! Четыре полноценных империи, которые сменяли друг друга с перерывами на существование государств поменьше. Уникальнейшая философская школа — Конфуцианство. Уникальнейшая система верований и духовных практик — даосизм. Когда наши с тобой предки, прости-Господи, с голой жопой бегали по лесам, Китай уже был непредставимо древним. Когда эпоха Империи Хань подходила к концу — ровесница Античного Рима, кстати — китайцы уже осознавали, что живут в Империи, которой приходит конец. Античный Рим и его соседи столетиями не могли понять, что Империи уже нет, ведь для них это было в новинку, а китайские крестьяне собирались за чаем с пришедшим в их деревню мудрецом даосом, единодушно признавая — да, Империя Хань доживает последние дни, и скоро на трон Запретного города воссядет новая династия.
— Наши дни многие называют последними, — улыбнулся цесаревич.
— Смотря для кого, — ухмыльнулся я. — Нашу Империю ты сбережешь — я в этом не сомневаюсь, но кое-кому придется пересмотреть территории и название государства.
— Расскажи еще о Китае, — попросил Никки.
— Когда жители заката эпохи Хань пророчили Империи скорый конец, у них были для этого все основания, — продолжил я. — Империя — это не земли и не многоконфессиональная, многонациональная пестрая масса подданных, сплоченная и направляемая могучим имперским кулаком, — сжав довольно мощный кулак Георгия, я продолжил. — Империя — это дороги, мосты, дамбы и прочее именуемое «инфраструктурой». По хорошим дорогам быстрее перевозятся товары, по ним быстрее перебрасываются армии, а дамбы и оросительные системы позволяют растить хлеб даже там, где раньше были непроходимые болота или выжженые пустыни. Китайцы в первую очередь торговцы и инженеры. Дороги и дамбы, построенные еще до эпохи Хань, к закату Империи пришли в упадок. Наводнения, засухи, голод, не успевающие давить восстания войска, теряющие время из-за негодных дорог — китайцы видели это и справедливо связывали с деградацией правящей верхушки. Основой этой деградации стал даосизм — невероятно древнее языческое учение, которым веками развлекалась интеллектуальная китайская элита. Даосы считают, что Император — это этакий талисман. Чем меньше Император работает, тем лучше по мнению даосов чувствует себя его Империя.
Николай задумчиво пошевелил усами — вот ему бы при даосизме было хорошо.
— Страной правило окружение Императора. Поначалу, как это всегда бывает после смутных времен, окружение было толковым, и Империя Хань процветала. Потом аристократия все больше погружалась в роскошь и дворцовые интриги. Основой их — только не смейся — стал Императорский гарем.
Никки гоготнул:
— Извини.
— Ничего, — улыбнулся я ему. — Гарем китайского Императора — это минимум тысяча красавиц. Каждая из них может родить сына, и этот сын будет иметь законные претензии на престол. Каждая из них пользуется невероятным, соразмерным Императрице почетом, у каждой есть свиты и амбиции, у каждой — гигантские расходы, досуха выдаивающие казну Империи.
Николай призадумался — гаремов у нас Императорам не положено, но концепция Двора абсолютно такая же.
— Во избежание недоразумений, заботу о гареме поручали скопцам-евнухам. Можешь себе представить, что молодой человек сознательно отрезает себе яйца, отказываясь от продолжения рода, чтобы построить карьеру в Императорском гареме?
— Какая мерзость, — выбросил окурок в океан Никки и достал следующую папиросу из золотого портсигара.
— Невероятная мерзость, — согласился я. — Особенно мерзкими евнух воспринимался самими китайцами: в Конфуцианстве, которое к язычеству и вообще религии никакого отношения не имеет, кстати, потому что сосредоточено на жизни земной, не существует никого более презренного и никчемного, чем не способный дать потомство человек. Жизнь — это бесконечный процесс, который делает бесконечным уходящая в тьму древних веков череда поколений. Чем больше прерванных навсегда человеческих цепочек, тем беднее наш мир. Однако к закату Империи Хань именно гаремные евнухи стали
Николай с улыбкой кивнул, оценив аналогию, я загнул третий палец:
— Трехлетний голод стал лишь последней каплей — ты же помнишь, как я рассказывал тебе, что десятилетиями китайцы бродили по Империи, рассказываю друг другу о конце времен?
Николай кивнул — продолжай.
— К моменту окончания жизненного цикла Империи наиболее обездоленные и от этого злые подданные были морально готовы закончить агонию Хань. Выкрасив брови в красный — чтобы облегчить узнавание соратников — крестьяне сбились в войска, и Китай погрузился в кровавое восстание, после подавления которого китайские генералы посмотрели на миллионы погибших воинов и убитых крестьян, потом посмотрели в стороны столицы, и поняли, что служить системе, которой рулят изнеженные евнухи, для них невыносимо. Развернув войска, они положили конец сгнившей Империи, и Китай на долгие годы разделился на три государства — так началась Эпоха Троецарствия.
Замолчав, я посмотрел на огни приближающегося порта, дав Николаю время подумать.
— Жоржи… — он осекся и заставил себя продолжить. — Мы живем в эпоху Заката?
Повернувшись к напуганному цесаревичу, я улыбнулся:
— Только тебе решать, брат, станет XX век для нас закатом или новым началом.
Ресторан «Волга», расположенный на набережной «русской деревни», дал мне возможность немного попробовать атмосферу нынешней формы Родины на вкус. Камерные условия корабля и общая атмосфера веселого приключения — а эмоций и впечатлений за прошедшие месяцы я хапнул столько, что начал немного жалеть прежнего себя: всё, где я побывал там, было плюс-минус одинаково технологичным, а здесь… Здесь чувствуется то, что так неумолимо толкало Беллинсгаузена, Магеллана, Крузенштерна и других прославленных путешественников туда, за горизонт.
Сцена хороша, но главная звезда на ней не я, а Николай. «Статистов» набилось столько, что открытые окна и двери не справлялись с запахами потных тел, табачным и опиумным дымом и перегаром. Многие моряки, купцы, сотрудники торговых контор и прочие «командировочные» пришли с наряженными в кимоно и нормальные платья временными женами. Все, как одна, с накрашенными белилами лицами и этническими прическами. Почти все возрастом не старше восемнадцати-двадцати лет. В основном возраст колеблется от четырнадцати до семнадцати — некоторые дамы в роли «жен» задерживаются на много лет, но в массе своей, отработав один-два контракта, возвращаются в родную деревню и выходят замуж уже по-настоящему. Нет, я не осуждаю — такие времена, такие нравы, и с точки зрения более прогрессивной эпохи их оценивать нельзя. Дамы и моряки довольны, у японцев претензий нет — вообще-то их правительство такую интересную схему и придумало — а значит и мне переживать не о чем.
Социальная польза налицо — чем бродить по кабакам и публичным домам, морально и физически разлагаясь, пусть лучше наш «командировочный» сидит дома с «кошка-женой», тратя зарплату на нее и аренду жилища, чем надирается, ищет проблем на известное место и болеет венерическими заболеваниями.
Офицеры отражали свет ламп начищенными сапогами, погонами и «висюльками», купцы и госслужащие — пуговицами и запонками костюмов и сюртуков, японки — лишенными черной краски (японки считают черные зубы красивыми) зубками.
«Мать русского флота», и я хоть убей не знаю, почему Митинагу Эй так назвали, ничем особо не блестела, но «блистала» на ура! Красивая, высокая для японки дама средних лет отлично владела русским языком, набором светских манер, живым характером и природной харизмой. Попав в работницы ресторана «Волга» в двенадцатилетнем возрасте, она имела достаточно времени на практику, но не только моряками и гражданскими служащими ограничивался ее круг общения — она ездила аж в Петербург, где имела немалый успех среди очень важных любителей экзотики. В эти — как, впрочем, и в мои времена — такое явление называется «светская львица», то есть — дама с пониженной социальной ответственностью, и где грань между «львицей» и старой доброй «проституткой» я хоть убей не знаю, но Никки за этот вечер раз пять с ней потанцевал, шепча на ушко и получая в ответ многообещающие улыбки и хихиканье. Лучше бы с девственницей контракт заключил, и дело тут не в морали, а в венерических заболеваниях — сколько тысяч мужиков через эту «львицу» прошло за долгие годы? Не пугает, да? Бесстрашен будущий царь Николай.